Столько слез пролилось в этом доме за такой короткий промежуток времени.
- Амелия, пожалуйста.
- Нет, папа. Я так сильно любила тебя, и теперь мне невыносимо смотреть на тебя. Когда я вспоминала, как он застрелил агента Петерсона, и боль, которую я видела на лице этого человека, меня снова начинало рвать. Затем я представила себе его обезглавленное тело, и мне захотелось закричать. Это сделал мой отец. Он убил человека. - Ненавижу тебя. Я ненавижу тебя за то, что ты сделал, - крикнула я, и голос вырвался из рыданий. - Я ненавижу тебя, - кричала я, и это было вызвано всеми эмоциями, которые я испытала за последние несколько недель.
- Amore mio.
- Нет, не надо. Ты кого-то убил, и это твоя вина, что умерла мама. Я ухожу, - заявила я. - Я никогда не вернусь, никогда. Ты не тот, кем я тебя считала.
- Я люблю тебя, милая девочка. Он притянул меня к себе, но я отступила, сохраняя прежнее расстояние.
- Ты никогда не сможешь любить меня и быть таким человеком.
- Я люблю тебя больше, чем ты когда-либо могла представить, и даже больше, - крикнул он, тяжело дыша. Я не знала, что что-то может пробиться сквозь охватившие меня гнев и горе, но это произошло. Я увидела правду в его словах сквозь тоску, которая текла в его глазах.
Мне всегда удавалось знать, когда люди говорят правду. Сейчас я не хотела это чувствовать, но почувствовала.
Это ничего не изменило. Я все еще хотела уйти.
- Если ты меня любишь отпусти меня. Отпусти меня и позволь мне жить нормальной жизнью, которую я хочу. Это было самое правильное, что я когда-либо делала. Выражала себя, выражала правду о том, чего хотела. - Отпусти меня.
- Что-то случится с тобой, и я не смогу тебя защитить, - он поморщился.
- Я ничего не скажу. Это шло против всего, что было внутри меня, но я думала, что это единственный путь к побегу. Обещание молчать. - Я ничего не скажу.
- Нью-Йорк, ты думаешь сможешь туда поехать? - его голос был тяжелым.
- Нет. Я не могу поехать в Джульярд. Боль слишком сильная. Я не могу танцевать. Мама была моим сердцем и душой, а ты ... Боже, ты был моим всем. Я больше не могу танцевать. Пожалуйста, позволь мне уйти.
Он посмотрел вниз, затем перевел взгляд вверх, чтобы встретиться со мной. - Амелия, пожалуйста, останься здесь. Так безопаснее.
Я покачала головой. - Нет. Я не могу. Если я останусь, от меня ничего не останется.
Это правда. Я знала, что это правда. Я бы сошла с ума, потеряла бы рассудок.
- Пожалуйста, папа́, отпусти меня, - умоляла я. Я называла его так, когда был маленькой.
Только тогда он отпустил меня, но выглядел он как смерть. Его лицо побледнело, и в его чертах промелькнул страх.
Он смотрел на меня, а я не отрывала от него взгляд. Мы смотрели друг на друга, потом что-то изменилось в его чертах. Что-то, что подсказывало мне, что он размышляет.
- Ты никогда не должна говорить об этом и никогда никому не говори, кто ты. Еще больше слез текло по его щекам. - Никогда не говори никому, кто ты, Амелия.
Я отвернулась от него, не удосужившись ответить, схватилась за ручку и открыла дверь.
Порыв ветра пронесся над крыльцом. Я вошла в него и продолжила идти, не оглядываясь.
Оставив все, что я знала, и все, кем я была раньше.
Глава 2
Амелия
Наши дни…
Я проснулась и вскочила, когда ветер распахнул мое окно.
Это вырвало меня прямо из сна, или, скорее, из кошмара воспоминаний, которые я хотела, чтобы никогда не случались.
Черт возьми, уже почти время вставать.
Мой будильник показывал шесть пятьдесят.
Я ставила на семь. Я ненавидела, когда просыпалась вот так, потому что мне так и не удавалось успешно снова заснуть за эти последние несколько драгоценных минут побега. Я всегда в конечном итоге просыпала.
Я чувствовала себя более уставшей, чем когда впервые засыпала. Так же, как и вчера, наверное, даже хуже. Это из-за снов.
С тех пор, как я узнала о Люке, мне каждую ночь снился один и тот же кошмар.
Это был день, когда я ушла из дома. Тот день, когда я оставила отца.
Это был последний раз, когда я видела его.
Приближался моя одиннадцатая годовщина с тех пор, как я видела его в последний раз, а годовщина смерти мамы была две недели назад.
Я, как обычно, горевала, спускаясь на пляж с букетом белых калл – мамины любимые - и часами сидела на песке, думая о ней.
Маме нравился пляж или водоемы, в которых она могла плавать. Хотя она была похоронена в Чикаго, я думала, что лучшее место, чтобы почувствовать себя рядом с ней, - это место, которое могло ей понравится, если бы она увидела его. Пляж Эль-Матадор находился в десяти минутах ходьбы от моего дома. Он был красивым. Таким, который бы понравился маме с его каменистыми берегами и чистой водой.