Больше работать она и не пыталась. Максима это устраивало. Ему нравилось приходить домой, где его ждали. Правда хозяйка из Риты вышла такая же, как банковский клерк. Она старалась, но за десять лет брака так и не научилась более-менее нормально готовить или не терять вещи на собственной кухне.
Максим называл её любя «не от мира сего». Она и правда жила в каком-то своем мирке, очень непохожем на реальность. Но с ней никогда не было скучно. Она постоянно куда-то стремилась, не сидела на месте, придумывала всё новые приключения для них двоих. Ровно до тех пор, как не появилось желание родить ребенка.
С тех пор многое изменилось: Рита еще больше стала сторониться внешнего мира, стала часто плакать, ругать Максима во всех проблемах… Он терпел, понимал, что она это всё не всерьез.
— Можно? — Максим кивнул в сторону дивана, и Рита тут же поменяла положение в пространстве, давая Максиму место сесть. Её холодные ступни тут же оказались на его коленях. Именно так они всегда смотрели телевизор.
Секунду спустя Рита уже щебетала о том, что случилось в последних трех сериях. Максим не слушал… Его мысли были совсем в другом месте, в другом доме, на другом диване, других прикосновениях. Он пытался вспомнить, испытывал ли он когда-то то, что было сегодня ночью с Вересовой, к жене. Вспоминались моменты безудержной нежности. Когда хотелось спрятать её от всего мира, обнимать и никогда не отпускать. Вспоминались моменты невероятного тепла. Когда она смеялась, бегала босиком по мокрой после дождя земле, в сотый раз пыталась научиться кататься на велосипеде… Такого напряжения, заряда, неимоверного притяжения — не было.
— Макс? Маакс! НУ Максим, ты опять меня не слушаешь?!
— Прости, — виновато улыбнулся Максим. — Я задумался о работе. Ты что-то важное говорила?
— Всё, что я говорю, важно, — театрально надулась Рита и тут же рассмеялась. — Я что говорила-то… Давай завтра на море махнём, а? Галка со своим ухажёром едут, нас зовут. Я знаю, что ты не любишь море, но мы так давно никуда не ездили, и…
— Конечно, — не дослушав, согласился Максим. — Мы действительно давно никуда не ездили вместе.
Шаг четвертый: неосознанный
Первое время Максим ждал, что его секрет вот-вот раскроется. Ему казалось, что, приходя домой после встреч с Валей, он и ведет себя иначе, и говорит по-другому. И был уверен, что Рита рано или поздно все поймёт. Но шли дни, недели, и ничего не менялось. Он также уходил по утрам на работу, а по вечерам возвращался к жене, которая ничего не замечала.
Он старался сделать всё, чтобы Рита была счастлива: если она хотела встретиться с друзьями, он звал гостей; если хотела купить что-то совершенно на его взгляд бесполезное и ненужное — кивал в знак согласия. Если она хотела побыть одна — давал ей такую возможность. Он надеялся, что рано или поздно Рита откажется от идеи родить ребёнка и успокоится. Он был согласен и на усыновление. И прожить остаток жизни только вдвоем.
Рита и правда какое-то время словно не вспоминала о том, что еще совсем недавно рыдала по ночам в подушку об очередной несложившейся беременности. С тех пор, как Максим устроился на работу к Вересовой, Риту словно подменили: она стала чаще встречаться с друзьями, ездить к родителям, даже просто гулять с собакой стала чаще.
Но всё чаще Максим просыпался по ночам в постели один — Рита уходила посмотреть очередную серию своего любимого фильма и там же, перед телевизором, и засыпала.
Максим уговаривал себя, что это никак не связано с его «работой», потому что был уверен: узнай Рита о его связи с Вересовой, не стала бы она держать это всё в себе. По крайней мере в те дни, когда её настроение падало ниже плинтуса и её раздражало всё, даже оставленная на столе чашка. В такие дни она бы точно высказала Максиму всё, что о нём думает, собрала бы чемодан и уехала бы к родителям. Или выставила бы за дверь его самого — тут Максим не мог предугадать, как бы она поступила.
С Валей же всё было предельно ясно. А потому и легко. В те дни, когда Максим говорил жене, что у Вересовой неофициальные встречи и он должен поработать подольше, он утихомиривал свою совесть, и как только двери дома начальницы закрывались за его спиной, мир за ними переставал существовать. После, оказавшись снова в привычной жизни, он давал своей совести грызть его столько, сколько ей было угодно, а там, в этом нелепо пустом доме, всё было иначе…