— С каким ребенком? — врач снова посмотрела на Максима поверх очков и еще раз просмотрела больничный лист. — Здесь ничего нет о ребёнке.
— В смысле? Рита беременна, начало третьего месяца…
— Молодой человек, — врач сняла очки и потёрла переносицу. — Ваша жена никогда не была беременна и никогда не будет. По крайней мере, пока проходит лечение. А его она будет проходить до конца своих дней.
— Так, погодите, — Максим нахмурился, потёр ладонями лицо. — Я ничего не понимаю. Что здесь происходит. У меня ощущение, что я попал в чужое кино.
Перед ним на столе появился стакан с водой, а на плечо легла тёплая ладонь.
— Мне кажется или вы на самом деле не в курсе болезни вашей жены?
— Сегодня утром мне сказали, что Рита в больнице и что она сама мне всё расскажет. Больше я ничего не знаю, — признался Максим. — И не очень уверен, что хочу узнать.
— К сожалению, от этого я вас оградить не могу, потому как ваша жена совершенно безответственно перестала принимать медикаменты, что и привело к кризису.
Максим только кивнул в ответ. Ему не хотелось знать, что именно от него скрывает Рита, и в то же время он понимал, что это очень важно.
— У вашей жены давно диагностированная циклотимия. Биполярное расстройство, если хотите, — врач подвинула больничный лист к Максиму. — Она уже много лет находится у нас на учёте, проходит медикаментозное лечение. И у неё на самом деле давно не было кризисов. Пока она не перестала принимать препараты…
— Но… мы же… Мы же с ней вместе ходили в центр ЭКО… Я не понимаю…
— То, что ваша жена больна, не лишает её желания стать матерью, — врач понимающе кивнула. — Возможно она решила, что кризисов давно не было и она может попробовать выносить ребенка. Потому и перестала принимать медикаменты. Они очень плохо влияют на развитие эмбриона, даже если он каким-то чудом приживётся.
— Но почему там, в центре нам ничего не сказали? Мне почему ничего не сказали? Если это невозможно…
— Здесь я уже ничего не могу поделать, — вздохнула врач, — Это полностью ответственность вашей жены. Мы не имеем права разглашать диагнозы наших пациентов без их согласия дальше, чем ближайшим членам семьи.
— То есть… — Максим перестал даже моргать, наконец-то осознав всё происходящее. — Получается… Получается она всё знала и молчала? И она, и её родители? Они всё знали? И намеренно не говорили ничего? С самого начала? Это же не простуда какая-то! Биполярное расстройство! Как… Почему я не замечал этого?! Я ведь должен был…
— Не корите себя, — женщина долила воды в стакан и тепло улыбнулась. — Наши пациенты проявляют недюжиную смекалку и прилагают неимоверные усилия, чтобы не выдавать в себе пациентов психиатрии. К тому же у вашей жены циклотимия — это лёгкая форма болезни. Возможно вы замечали за женой смену настроения, то ветреность в поведении, то вдруг апатию. При правильной терапии эти состояния редко выходят за рамки того, что можно назвать эксцентричностью.
Максим согласно кивнул… Нет, он никогда не думал, даже не предполагал, что за взбалмошным характером Риты кроется что-то кроме разбалованности и лёгкой инфантильности. Да и кто бы на его месте мог предположить. Оставался один вопрос: зачем она придумала беременность…
Из кабинета Максим вышел с ощущением полной пустоты. В голове, в сердце. Он не чувствовал ровным счетом ничего… Пройдя мимо родителей Риты — они что-то говорили, но он не слышал слов, — Максим открыл дверь в палату и на мгновение замер. Подавив желание развернуться и уйти, он все же шагнул внутрь. Рита, заметив его, замерла… В комнате повисла тишина: вязкая, плотная, полная вопросов. Казалось, ее можно резать ножом, так четко физически она ощущалась.
Максим не злился. Теперь он знал, что его обманули — жестоко, жестко. И дело было даже не в беременности, не в том, что Рита ее придумала, сама поверила и заставила верить его. Он, если положить руку на сердце, даже был рад, что все оказалось обманом… Дело было в другом. В чем именно, Максим ещё не мог понять, не мог уловить уже принимающую очертания мысль.
Он был на удивление спокоен… Теперь, после подробного объяснения — Максим расспросил о болезни все, что пришло ему в голову, когда первый шок отпустил, — он понимал, что Рита не виновата, что она ничего не могла изменить. У неё не было выбора: эта болезнь держала ее в своих корявых, коварных руках давно и крепко. И Рита ничего не могла поделать ни с перепадами настроения, ни с истериками, ни со слезами без видимых причин, ни с взбалмошностью, ни… ни с чем, кроме двух вещей: она могла рассказать ему о болезни раньше. И могла не придумывать беременности.