— Почему? — не без труда заставив себя говорить, спросил Максим.
— Что именно почему? — едва слышно спросила Рита.
— Почему ты… Почему… — Максим устало присел на край кровати. — Почему ты не сказала о болезни? Почему придумала… Рита, зачем это все?
— Макс, я… Прости, я должна была… Но мама… Она сказала, что ты никогда н женишься на мне, если узнаешь.
— Какая глупость! — Максим подскочил с кровати и подошёл к окну: на улице шёл дождь, громко отбивая каплями по стеклу. — Рита, я думал, ты хорошо меня знаешь. Я не… Да мне было бы гораздо легче понимать тебя. И легче строить отношения. И все остальное. Ты понимаешь, что все, абсолютно все было бы иначе. Правильнее.
— Прости, — пробормотала Рита. — Мы… мы ведь можем… ещё раз, все с начала.
Максим смотрел, как капли растворяются в лужах, превращаясь в круги на воде, и чувствовал, что хочет вот так же раствориться, чтобы не быть здесь, не решать эти проблемы. Он устал. Физически ощущая, как усталость заполнило все его тело, каждую клетку, Максим вздохнул.
— Я не знаю… Я хотел бы тебе сказать, что мы попробуем. Но… Это не так просто, как хотелось бы. Есть ещё другие причины…
— Я знаю, — согласилась Рита.
Она не знала, что Максим думал совсем о другом… Ещё сегодня утром он был настроен оставить прошлое позади, поставить точку и никогда больше к нему не возвращаться. Сейчас он думал о том, что все было бы иначе, если бы…
— Зачем ты придумала про ребёнка? — Максим наконец-то оторвал взгляд от лужи на асфальте и развернулся к жене.
Рита нахмурилась, уставилась на свои руки, которые терзали больничное одеяло, и долго не отвечала…
— Я думала, что ты уйдёшь, — призналась она после долгой паузы. — К другой.
Максим смотрел на неё долго, молча, пытаясь понять, что чувствует. Рита… она все ещё была в его сердце. Была такой родной и близкой. Ему было жаль ее. Жаль, что она была вынуждена жить в этой лжи — совсем не по своей вине. Просто она не знала, как жить иначе. Ему было ее жаль: хотелось обнять, защитить от все вокруг. Жаль… и больше ничего.
Он вдруг отчетливо понял, что его больше здесь ничего не держит. Кроме жалости и ответственности. И ещё, что сейчас он мог быть в другом месте, с другой женщиной, в другой жизни. Смеяться, радоваться, любить… Рита была права: если бы не ее ложь, он бы ушёл.
— Прости, — выдохнул он резко, открывая дверь в коридор…
Машина выехала на проезжую часть, и Максим пытался ни о чем не думать. Это плохо выходило. В голове крутился целый рой мыслей, спотыкаясь друг о друга и никак не складываясь в одну, логическую. Дождь тарабанил по стеклу, совсем не помогая думать разумно…
Осознание пришло слишком резко, больно пронзив грудную клетку: он не любил Риту. Не так, как стоило любить жену. Он любил совсем другую женщину, хотел быть с ней, делить с ней каждую минуту своей жизни, радости и беды — так как это должно быть в настоящей семье. И ему было безумно стыдно и больно, что он не чувствовал этого к той, кого не один год называл законной супругой…
Он был готов отдать все, что угодно, все что у него было, даже собственную жизнь, чтобы только не чувствовать этой безысходности, которая накрыла его тяжелым грузом: он не мог, даже после всего, что случилось, — теперь ещё больше прежнего — оставить Риту…
Ещё издалека Максим увидел, как сигнал светофора перескочил на зеленый, успел подумать, что дождь стал ещё сильнее — дворники едва справлялись с потоками воды на стекле, переключил радио. В следующую секунду его отбросило в сторону, ослепив режущим светом глаза, послышался скрежет шин по асфальту и жуткий, отдающий по нервам звук мнущегося металла…
Шаг двенадцатый: заключительный
Первым, что Максим почувствовал, был запах — резкий запах дезинфицирующих средств и медикаментов. Потом стал слышать — тихое тикание, похожее на звук часов, которые идут слишком быстро. И только потом смог открыть глаза… По белому потолку бегали солнечные зайчики.
Почти сразу Максим понял, что он в больнице. Он прекрасно помнил свет фар несущегося на него грузовика… Сделав попытку подняться, Максим почувствовал, что это у него не выйдет — каждое движение отзывалось болью. Оставалось только ждать, что в скором времени кто-то зайдёт в палату. Ждать пришлось недолго: сначала пришла медсестра, она же позвала маму Максима, которая всё время была рядом с сыном, и только по досадной случайности была в кафетерии, когда он открыл глаза, придя в себя после наркоза.
— Ох, Максимка, напугал ты нас! — мама осторожно присела на край кровати и положила свою руку поверх его ладони.