Жрицы не поленились её осмотреть, а заодно и оставшихся троих девушек, которые впервые глядели на «эту кривую» с завистью. Её-то точно не возьмёт. Кому такая нужна. Повезло ей, этой непутёвой. Хоть в чём-то повезло….
***
До утра Рада не сомкнула глаз: как же так?! Её? ЕЁ?! Нет, быть того не может. А даже если и может – её не выберет. Нет, не выберет. Коса – хвост крысиный, ростом – во всю лодку, да и мяса нет – кожа да кости. Не скелетом же ей громыхать? Нет, не выберет. - Хоть погляжу, какой Он из себя…А потом уйду. В город уйду. У батюшки благословения испрошу. И уйду, - бормотала она себе под нос, пытаясь уснуть хоть ненадолго. Но всхлипы и стенания девушек, вместе с которыми она томилась в Ритуальной комнате, постоянно мешали провалиться в сон. Одним глазком глядя на них, Рада и завидовала, и радовалась. Все три: статные, розовощёкие, светлоглазые, а косы – словно колос, в руку толщиной. Рада против них, что курица против лебедушки. Ну и ладно. Красавицу возьмут, а её – нет!
И с первыми лучами солнца начали
Ритуал…
.
***
Раньше не было ни времени, ни земли, ни пыли, ничего – забыли все…
Всех четверых обрядили в белые сорочки, а лица обмазали сажей из костра, что целую ночь пылал у Ритуальных Столбов.
Было небылью, да стало былью, река остыла и вода застыла – ничто…
Повели к берегу. Троих - с воплями, а четвёртая - молчала. Вели туда, где лёд всегда был вскрыт. Там уже стояло всё поселение. Рада широченно улыбнулась, когда увидела среди толпы возвратившегося отца, но его вид испугал не на шутку. Бледный и дрожащий, он смотрел на неё, а губы шевелились в беззвучных словах горестных. Батюшка был точно ужас и страх во плоти. Рядом – мать и сестра с синими губами и покойницки белыми лицами. Рада хотела что-то сказать им, но даже рта раскрыть не сумела: их страх вошёл в неё с новым вдохом морозного воздуха. Она лишь чуть-чуть улыбнулась, а через мгновение лица семьи пропали в толпе.
Время – быстрая река, никого не обойдет…
Их привели к берегу, поставили на колени и стали плести косы. Девушки дрожали от холода, глотая горькие слёзы, пока жрицы надевали им на головы рябиновые венки из сморщенных от мороза ягод. Рада же смотрела на всё, словно не для неё была приготовлена четвёртая лодка, которую вот-вот спустят на воду. Только о правде напомнил венок, больно впившийся в виски.
Ждет невеста жениха, ждет, как часа своего...
Отмывая сажу с лиц, их протёрли белым пушистым снегом, который царапал нежную кожу. Три девушки заодно умылись и своими слезами. Рада лишь зажмурилась: она не любила снег, хоть и переносила его холод по надобности. Кто-то из девиц вновь зашёлся в рыданиях. Этому плачу вторил вопль в толпе: матери тоже пришли на берег.
В белый цвет облечена, точно в саване стоит...
Ко рту поднесли чёрную чашу, в которой было что-то тёмное. Рада поморщилась: рябина и травы. Очень много трав, при чём – старых. Могли бы и получше сыскать, коли б её попросили. Жрица заставила осушить всю чашу до дна, и на мгновение небо поменялось с землёю, заставив девицу зашататься, однако за плечи держали дюжие стражники. Люди поселения свято соблюдали
Ритуал….
На покой обречена, свадьбы колокол звенит...
Они слегка пошатывались, когда их подняли на ноги. Впереди на белом снегу рассыпали дорожку из алых ягод. Прямо как по крови. По чьей-то крови, которая прольётся скоро. Совсем скоро. Все четверо прошли к судёнышкам, облачённые в белые рубахи, убранные рябиной и травами. Их положили в лодки, где уже горели свечи, и всюду: рябина. Рябина и тошные травы. Рукава сорочек завязали на спине: да куда ж они денутся? Разве можно ещё пытаться сбежать? Рада увидела небо: грязное-грязное, аж захотелось почистить. Вот-вот должен был сорваться снег. Девушки тихо выли, лежа в лодках, а толпа пела ритуальную песню. Мгновение всё было спокойно, но вдруг небо поплыло. Так сначала подумала Рада, но тут же поняла - это их лодочки спустили на чёрное водяное зеркало.