Визгликов оборвал телефонный разговор, а Глафира снова провалилась в молчание, потом собралась с силами, взглянула на Полякову и медленно произнесла:
— Елена Сергеевна, сейчас я буду задавать вопросы, а вы будете мне отвечать. Как можно точнее, давая минимум не относящейся к делу информации. Хорошо?
— Милая, я как-то не привыкла работать в приказном порядке. Поучились бы манерам. Я и так достаточно долго терплю вас и ваши выходки.
Полякова попыталась взять картину в руки, но Глаша перехватила её и фактически прошипела в ответ:
— Сейчас в смертельной опасности находится один очень близкий мне человек и, возможно, все ответы здесь, — Глаша положила ладони на картину. — Прошу вас, услышьте меня.
— Ну хорошо, хорошо, — Полякова тревожно засуетилась, забегала глазами. — Что я могу сделать?
— Кто конкретно нарисовал эту картину? — Глафира открыла блокнот и выжидательно посмотрела на женщину.
— Картины пишут, а не рисуют, — поправила её Полякова, но сразу же осеклась. — Одна моя ученица. Логинова Инесса Витальевна. Она, после того как окончила наш вуз, трудилась здесь в аспирантуре, потом преподавала.
— Почему вы о ней говорите в прошедшем времени?
— Она, к сожалению, скончалась. Такая утрата для друзей, для науки.
— Много таких картин она… — Глаша запнулась, — написала?
— Нет. На самом деле так она лечила приступы странной депрессии, случавшиеся у неё время от времени. Это ей посоветовал один из докторов в клинике, куда ей пришлось наведаться ещё в юности. Люди, сведущие о её недуге, конечно же, предпочитали маскировать перед общественностью это занятие как страстное увлечение.
— В психиатрической клинике? — уточнила Глаша.
— Да. Депрессии были глубокие, приводящие Инессу практически к кататонии. Но ей попался чудесный профессор…
— Соболев, — сорвалось с языка у Глафиры.
— Вот как? Вы знаете? Тогда зачем весь этот цирк с расспросами?
— Нет, я просто предположила, — глухо сказала Глафира. — Елена Сергеевна, пожалуйста, попытайтесь как можно подробнее вспомнить всё о вашей ученице. Больше всего меня интересует, кому она могла подарить вот эту картину, — Глаша нашла среди фотографий на телефоне снимок полотна из дома Нефёдовых.
Полякова надела очки в модной роговой оправе, внимательно изучила фотографию и посмотрела на Глашу.
— Это чувственная картина. Такую она могла подарить только своему избраннику, — с лёгкой улыбкой сказала она.
— Как вы это определили?
— Смотрите, на моём экземпляре, — женщина показала на двух людей, изображённых в отдалении и держащихся за руки, — есть символы дружбы и мудрости, — она постучала пальцем по сидящей на ветке сове. — Инесса не просто живописала, она вплетала в сюжет смысловые символы и так рассказывала визави о своих чувствах. По-другому не умела, — Полякова на секунду задумалась. — А здесь, приглядитесь, внутри солнечного диска более насыщенным тоном нарисовано сердечко. Такая серьёзная барышня, как наша девочка, не позволила бы себе просто так расположить мазки. Потом, посмотрите, в реке белые гребешки волн тоже в виде сердца, а на берегу стоит оставленная кем-то лира. А лира — музыкальный символ любви.
— А вы, случайно, не знаете пианино символ чего? — задумчиво спросила Глаша.
— Гармонии. Это меня Инесса научила разбираться в символизме вещей, цветов, продуктов. Ей так проще было общаться, ну а её близкое окружение лучше понимало её.
— А барабан? — произнесла Глафира, вспоминая, что под второй картиной стоял детский барабан.
— Вибрация барабанной дроби проникает в самую суть человека, в самое сердце. Это сродни вихрю космической энергии, — Полякова помолчала. — Для Инессы барабан был очень трепетным символом.
— Почему? — Глаша посмотрела на неё.
— Инесса забеременела, родила ребёнка. Но из-за болезни и работы решила отдать мальчика на воспитание в другую семью. Себя же она утешила очередной картиной.
— А как она погибла? — Глафира прочитала всплывшую на экране эсэмэску. — Простите, я могу сюда пригласить нашего сотрудника? Он подъехал.
— Безусловно. Давайте встретим его, и я как раз покажу вам Инессу воочию, её портрет висит на стенде.
Глаша поднялась, набрала Артёма и проговорила:
— Тёма, отпусти опера, который в машине у меня сидит, а сам иди к входу, тебе на второй этаж в кабинет к Поляковой.
Выйдя вслед за Еленой Сергеевной, Глафира посмотрела на фотографию юной миловидной женщины, мазнула взглядом по другим улыбающимся лицам и проговорила:
— Вы не против, если я сфотографирую портреты?