— Зачем двери ломать? Коммунальное добро всё-таки. Ладно, я пошёл, а вы здесь разбирайтесь.
Глафира с нарастающим чувством паники видела, как дядя Митя остановился напротив неё, чувствовала, как по спине ползёт холодный пот, съёживается кожа и от страха становится холодно, словно внутрь неё высыпали несколько вёдер льда.
— Чего стоишь? У тебя снова есть выбор, — равнодушно сказал он. — Несколькими метрами дальше на выходе лежит Ник Никыч, я его не сильно приложил, спасти ещё можно. А за дверью ответ на вопрос, где Анна Михайловна. Давай думай быстрее, кого побежишь спасать в первую очередь.
И вдруг Глаше в одну секунду стало всё равно, что с ней будет. Девушка поняла, что если сейчас даст ужасу и безысходности приковать себя к наковальне бездействия, то навсегда останется в темнице своего страха. Девушка сделала шаг вперёд, взглянула на стоящего перед ней мужчину и проговорила:
— А как я должна выбирать? По вашему мнению, как я должна выбирать?
— Ну, наверное, решить, кто ты — прагматик и профессионал или заполошная баба, коей до этой минуты была. Ты думай разумом, а не сердцем. Ведь, с одной стороны, Ник Никыч менее ценный член вашего правоохранительного организма, поэтому правильнее спасать Лисицыну. С другой стороны, ты же не знаешь, может, она уже скончалась, и ты просто потеряешь время. И чтобы добраться до Лисицыной, нужно пройти ещё несколько коридоров. И если ты сейчас сделаешь неверный выбор, то потеряешь две жизни или даже три, включая свою. Ты, Глафира, неинтересная, я думал, ты будешь гораздо забавнее и активнее, но ты всё время меня разочаровываешь. Я даже порадовался, когда ты возникла на нашей авансцене, мне казалось, из тебя вырастет нечто занятное. Что ты как новая переменная привнесёшь в это уравнение если не смысл, то интерес. Но ты оказалась даже не нулём, ты — единица. И, умножая на тебя, ничего не меняется. Ты такая глупенькая, маленькая девочка. Так что я оставлю тебя доживать твою скучную жизнь и вариться в собственных разочарованиях, — дядя Митя глянул на экран телефона и покачал головой. — Ладно, я думаю, что мне пора. Прощай.
Глафира, словно во сне, видела, как он медленно разворачивается, машет ей на прощание рукой и усмехается, неприятно поднимая верхний уголок губы и обнажая крепкие белые зубы. Сама не ведая, что творит, Глафира вдруг сделала шаг вперёд, стянула со своей шеи шёлковый шарф и в несколько бесшумных прыжков оказалась позади мужчины. Глаша накинула ему сзади на шею матерчатую петлю и что есть силы стала душить, стараясь повалить его на пол.
— Сюда! Сюда! — истошно орала Глафира, слыша, как по коридору к ней на помощь мчатся люди.
— Глаша, Глаша, всё, отпусти, — подлетевший Визгликов стал отрывать от платка, которым Глафира душила дядю Митю, одеревеневшие и сведённые судорогой пальцы девушки. — Глафира, опомнись, мы здесь. Всё! — он сумел вытащить намертво зажатую материю.
— Это он, это он, — хватая открытым ртом воздух, шептала Глафира, падая на пол, когда наконец осознала, что не дала уйти преступнику и теперь в этих подвалах она не одна.
Со всех сторон слышался топот ног, спецназ рассредоточился по извилистым коридорам, везде ярко горели фонари, выставляемые по ходу движения бойцов, Погорелов с Архаровым поднимали с пола дядю Митю, яростно вращающего глазами, а Визгликов старался успокоить Глафиру.
— Лисицына, Лисицына, — срывающимся голосом кричала девушка, — она где-то в коридорах, дальше, — стекая обратно на пол, когда её пытались поднять, повторяла Глаша. — Бегите! Найдите!
— Да вызвал уже кто-нибудь медиков?! — в сердцах крикнул Визгликов и заметил, что к нему спешит Нинель Павловна. — А кто судмедэкспертов-то вызвал? Полудурки! — зло крикнул мужчина.