— Плохо. Он у меня как-то ушёл с радаров, после того как сказал, что доехал до конечной остановки бабы этой заполошной, — задумчиво протянул Стас.
— Так, может, что-то случилось? — встревоженно спросил Лопатин.
— Случилось, — монотонно подтвердил Стас. — Точнее, случится. Завтра у него будет похмелье, и тогда с самого утра я ему вынесу мозг. Хотя нет. Более филигранно это сделает Анна Михайловна. Потому что, когда он мне звонил, то на заднем фоне кто-то пел развязанным женским голосом и слышалась музыка, а ещё звенели бутылки.
— Что мы имеем? — вдруг спросила Лисицына, оторвавшись от отчётов. — Мы имеем только то, что у нас ни хрена нет. Бегаем, пытаемся свести концы с концами, и ещё мы почему-то свято уверены, что мы руководим процессом. А мне кажется…
На этих словах Визгликов, который читал пришедшее сообщение, вдруг вскочил с кресла и, махнув рукой Погорелову и Латунину, гаркнул:
— По коням, Марк что-то нашёл. Анна Михайловна, я звякну с дороги.
— Хорошо, — проговорила Лисицына сквозь сомкнутые зубы.
Как только Визгликов и оперативники ушли, женщина встала, прошлась по кабинету и, взяв со стола салфетку, промокнула набежавшие слёзы. В груди было душно, как-то разом навалилась депрессия, хотелось просто перестать дышать и закрыться от всего мира где-нибудь подальше. Она подумала, что сейчас самое время поговорить с Владимиром Ивановичем, потому что очередной срыв приближался неминуемо.
— Анна Михайловна, — в кабинет зашёл дежурный, — там это…
— Что «это»? — прошипела Лисицына, пряча в кулаке салфетку. — Вас по форме не учили докладывать?
— Виноват. Разрешите обратиться?
— Слушаю, — Анна посмотрела на мнущегося лейтенанта. — Ну?
— Там женщина пришла. Нервничает очень. Говорит, что она родительница Глафиры Польской. Можно её к вам проводить?
— Зачем? — Анна чувствовала, что не готова ни с кем общаться. — Хотя, зовите, — Анна подумала, что Глаша рассказала о своём жутком приключении и её мать, как любой нормальный родитель, пришла убедить начальство дочери в том, чтобы Польскую уволили из органов.
Через несколько минут в кабинет вошла бледная женщина, она медленно приблизилась к столу Лисицыной, опустилась на стул и, подняв на Анну заплаканные глаза, чуть заикаясь, стала говорить.
— Поймите, я не знаю, как можно действовать. Может быть, это что-то по работе. Но я прихожу домой, а там бардак, дорожка в коридоре сбита в сторону, полотенце валяется. И Глаша не отвечает на телефонные звонки.
— Что случилось? — Лисицына не сразу поняла, о чём речь.
— А в ванной на полу вода и лужица крови. Я честно не знаю, что делать. Вызывать полицию как-то глупо, я поэтому к вам пришла.
— Поехали к вам на квартиру, — сказала Лисицына и набрала номер телефона. — Юра, надо на квартиру одну съездить. Пиши адрес. Хотя ты и так его знаешь.
Полицейский уазик ткнулся широким протектором колёс в песок и остановился. Сидевшие внутри Визгликов, Латунин и Погорелов огляделись, а водитель, чертыхаясь и зачем-то стуча по приборной доске согнутым пальцем, спросил:
— Станислав Михайлович, сюда?
— Да, вроде по координатам совпадает, — Визгликов открыл дверь, выпрыгнул на хрусткую лесную подстилку и прошёл несколько шагов вперёд.
Рослые сосны чертили синее небо, казалось, цеплялись колючими пальцами за пролетающие тучи, нагретый за день пролесок чадил пряными ароматами, и вокруг висела тягучая густая тишина, которую изредка нарушало грозное жужжание шмелей или далёкий клёкот птиц.
— Из огня да в полымя, — буркнул Погорелов, — что-то я за последнее время не успел соскучиться по загородным прогулкам.
Стас набрал номер Журавлёва, но телефон абонента был по-прежнему выключен, и вокруг ничто не выдавало присутствие молодого человека.
— Ну и где он? — спросил Лопатин, свесив ноги из машины.
— Ты правда хочешь получить от меня какую-то ценную информацию? — Визгликов скосил на него глаза.
— Видимо, нет.
— Мужики, соберитесь, — раздражённо сказал Стас и ещё раз нервно набрал номер телефона.
— Стас, тебе легко говорить, не ты не так давно сидел под прицелом. Вы нам даже выдохнуть не дали, — не глядя на Визгликова, проговорил Сергей.
Стас медленно опустил руку с телефоном, подошёл поближе и вкрадчиво спросил:
— То есть мне легко говорить? То есть я не знаю, что такое быть под прицелом? И потом, если тебе так необходим отпуск, то, пожалуйста, ты можешь прямо сейчас идти на все четыре стороны, никто не заставляет работать. Ты имеешь полное моральное право сейчас сойти с дистанции, — жёстко сказал Стас.