— Стас, приди в себя.
— А я в себе! — взревел Визгликов. — Я просто весь в себе! Только я уже ни хрена не понимаю, что нужно делать и кто, сука, раскручивает весь этот барабан из «Поля Чудес». Я задолбался этой хернёй заниматься.
— Стас, успокойся, — женщина отвлеклась на сообщение, пришедшее на телефон, несколько секунд читала его, потом подняла глаза и проговорила. — Всё ещё хуже. Кирилл пишет, что Глаша появилась в той же комнате, где лежит Лопатин. Сначала картинка погасла, потом опять возникла, — Лисицына помолчала и добавила: — У Глафиры одиннадцать часов, чтобы выбраться оттуда живой.
— Я понял, — Визгликов несколько минут смотрел в стену, потом пожал плечами и молча пошёл в дом.
— Ты куда?
— Работу работать, — рявкнул он. — Нинель Павловна, труп в доме. Аня, ты за следователя, а я с Погореловым за оперативников. Погорелов сейчас по ближайшим жилым домам пройдёт, а я ещё раз пробегусь от подвала до чердака этого жилища.
— Стас, Кирилл сейчас пытается просмотреть путь машины Журавлёва, куда он увёз Глафиру. — Лисицына вошла в дом и, осмотревшись, покачала головой. — Здесь электричество-то есть? Совсем темнеет, да и гроза, по-моему, скоро будет.
— Нет. Мы уже местного вызвали товарища, но когда он приедет, никто не знает, — сказал Визгликов. — Пусть Кирилл ещё пошукает, кому этот дом принадлежит.
— Уже сказала. Стас, — Лисицына помолчала и добавила: — Короче, если Глафира не выберется, то он хочет её запихать в свой… пыточный подвал. Сейчас ребята Ковбойкина разбирают все мои дела. Пока ничего нового.
— Аня, я не хочу ничего слышать, — тихо сказал Визгликов, — иначе я не смогу работать.
Глафира уже битый час методично обыскивала всё помещение, но нигде не было даже намёка на то, что где-то есть ключ или что-то ещё, что поможет открыть эту дверь. Пульсирующие на экране красные цифры, сильно мешали. Глаше казалось, что этот секундомер отмеривает отведённые ей часы жизни.
Неба уже почти совсем не было видно, тучи наскакивали друг на друга, высекали искры молний, за которыми следовали рвущие тишину раскаты грома. Тесное пространство комнаты заполнили сумерки, и вскоре Глаша видела только пугающие цифры, страшный интерьер на экране и ту часть помещения, что подсвечивал телевизор.
— Андрей Матвеевич, как вы? — спросила обессиленная девушка, присаживаясь рядом.
Но мужчина не отвечал, Глаша коснулась его руки, и сердце её сжалось. Лопатин-старший горел в температурном бреду, он пытался что-то сказать, но у него лишь беззвучно шевелились губы.
— Как же нам выбраться отсюда? — в пустоту спросила Глафира и почувствовала, что у неё по щекам ползут слёзы.
За окнами началось погодное светопреставление, шквальный ливень заливал тонкие стёкла, красные цифры мелькали, и Глафира, подойдя к окну, просто стояла и смотрела в тёмную пустоту. Сейчас ей казалось, что уже можно струсить и попытаться как-то покончить с собственной жизнью. На её взгляд, это был лучший выбор, чем тот, который бы привёл её в подвал. И у Глаши сразу же промелькнуло воспоминание, как в склепе голос сказал, что она должна выбрать, чью жизнь отдать, но у неё получилось сбежать. То есть загадка с выходом решалась просто, нужно было перестать жить.
Глафира опустилась на пол, глянула на экран телевизора, подумала, что всегда делала неверные шаги, которые в результате привели её к страшному концу, и сейчас ей никто не может помочь. Зато она может остановить это безумие, и больше из-за неё никто не погибнет. Сейчас ей вспомнилось смеющееся лицо Ильи, его весёлый нрав и глаза, влюблённо смотревшие на неё.
— Вы отпустите Андрея Матвеевича, если я сделаю правильный выбор? — неожиданно для себя спросила Глафира.
Время сразу же сократилось на час и почти моментально отозвался голос:
— Да. Ты готова сдаться?
— Я просто знаю, что нужно делать. Вы остановите эту безумную игру, если я сейчас, — Глафира помолчала, — перестану жить?
Цифры снова поменялись, и теперь до часа икс оставалось всего два часа, но Глафире уже было всё равно. Ей показалось, что уже нет смысла дальше жить с такой раненой душой, как у неё. Для Глаши вдруг в один момент всё стало ясно: у неё просто нет другого выхода, потому что она всё равно теперь не ушла бы из следствия, но и оставаться не было возможности. Это был замкнутый круг, в котором она бы скакала как дрессированная белка, постоянно гонясь за теми, кто в угоду своей больной фантазии и чудовищному эгоизму играет чужими судьбами и решает, кому и когда умереть.
— Ладно, чем быстрее я решусь на это, тем скорее Андрей Матвеевич попадёт в больницу, — пробормотала девушка и громче добавила. — Только помните, вы обещали отвезти его в клинику.