— Владимир Иванович, я думаю, вы сказали достаточно, чтобы теперь пояснить, о чём речь, — твёрдо сказала Анна, окончательно запутавшись в восторженных речах психиатра.
Соболев на секунду осёкся, потом лицо его дрогнуло, и он, покачав головой, рассмеялся:
— Теперь я понимаю, почему мой мальчик выбрал именно тебя. Удивительно! Будучи ещё в нежном возрасте, он разглядел твою уникальность.
— Давайте проясним, про какого мальчика сейчас идёт речь? — спросила Лисицына.
— Про моего сына. Он тебя увидел в первую нашу с тобой встречу, когда ты, как я понял, заблудилась. Но, видимо, это была встреча, посланная свыше, — Соболев улыбнулся.
— Как интересно, — пробормотала Анна, напряжённо выискивая хоть какой-то смысл в словах собеседника.
— Я был молодым учёным, но подо мной не было династии с именем, а мне нужно было хоть на чём-то базироваться. А Зиночка работала у нас в больнице, — он нахмурился, вспоминая нечто далёкое, — процедурной медсестрой. Юная, большеглазая красотка, влюблённая в меня по уши, — Соболев откинулся на спинку кресла. — Был грех, Анечка, был. Ну а что, я из больницы не вылезал сутками, — мужчина открыл ящик стола, достал оттуда кейс с таблетками и положил его на стол. — Случился у нас с Зиночкой роман, и девочка забеременела. Признаюсь, я струсил, повёл себя некрасиво, — Владимир Иванович замолчал, налил из сверкающего гранями графина воды в стакан и продолжил: — Но потом я вдруг понял, что это мой шанс вырастить сверхчеловека.
— Что сделать? — невольно спросила Лисицына, не ожидающая такого развития событий.
— Прости, Анечка. Пилюли по расписанию, — Соболев заглотил целую горсть разных таблеток, — иначе может приступ случиться. Так вот, я вернулся к Зиночке и сделал ей особое предложение. Я согласился содержать её и ребёнка, и она при этом могла уйти с низкооплачиваемой работы, если согласится на процедуры. Я ей не стал разъяснять назначения, просто сказал, что это полезно для ребёнка. Ну а Зиночка была недалёкого ума, и её в принципе устраивало такое положение вещей. И когда ребёнок развивался ещё в чреве матери, я стал стимулировать его мозговую деятельность, — Соболев немного растянул узкий ворот рубашки и продолжил. — Уже в раннем детстве я понял, что у меня всё получилось: он был уникальным ребёнком. Читать он научился в два года. Читать, Аня! Причём бегло. Он легко складывал в уме, умножал, а дальше был просто восторг, — лицо мужчины вдруг помрачнело. — Ну а потом его безумная мать, не посоветовавшись со мной, начала водить его в какие-то кружки. Да, он был особенным ребёнком, очень развитым, но отстранённым, и какой-то недоучка сказал, что моему мальчику не хватает социализации. А для него это было слишком, и он замкнулся в себе. Так шёл год за годом, с каждым днём всё становилось только хуже, он уходил в свою внутреннюю реальность, и ему только там было интересно. На момент встречи с тобой он даже перестал разговаривать.
— Вы хотите сказать, что тот мальчик на шлейке был вашим сыном?
— Да. Я ведь думал, ты всё вспомнила и поняла, — лицо Соболева подёрнулось красными пятнами, и он закашлялся. — Но, видимо, всё-таки старость берёт своё, не рассмотрел.
— Я не очень улавливаю, при чём здесь я? — спросила Лисицына. — И дело, с которым я к вам пришла.
— Аня, твой побег тогда дал моему мальчику импульс, чтобы выплыть из клетки внутреннего мира, куда он погружался. Ты стала его восторгом, эмоцией, он буквально выбежал за тобой из омута своих иллюзий. Он буквально за пять лет выполз из болота внутренних переживаний и стал жить.
Анна Михайловна старалась не подавать вида, но ей становилось не по себе. Когда в памяти всплыла та встреча, она снова увидела лицо мальчика и поняла, что её напугало. Наверное, в тот момент произошёл перелом в её сознании, и Анна перестала бояться безумия, поняв, что страшно не помешательство, а его носитель.
— Прости, то, что он пытал тебя, был акт соития с тобой. По-другому он не смог бы получить свою высшую награду. Аня, ты для него загадка, ты выжила и снова вышла на тропу. Понимаешь?! Он специально всех вас подобрал, он сплёл эту сеть и сделал так, чтобы тебе стало интересно, и ты выплыла из того болота страха, куда он тебя загнал, — голос Соболева стал чуть тише. — Конечно, вылезла побочка, он стал изощрённо агрессивен, но разве это не стоит такого прорыва? И необходимую для работы мозга и жизнедеятельности эмоцию и чувства ему даёт только выстраивание долгих и запутанных схем. Он долго учился, присматривался к тебе, а потом, когда понял, что готов, сделал всё для вовлечения тебя в игру.