Возле двери послышались возбуждённые голоса, Стас оглянулся и, повернувшись к Андрею, проговорил:
— Только из любви к матери я сам им скажу обо всём позже. Не убивай их сейчас.
Выйдя на воздух, Визгликов обернулся и увидел, что Глафира сидит на лавочке и смотрит себе под ноги.
— Ты чего здесь?
— Не смогла в помещении. Душно стало.
— Понятно, поехали в управление.
— Как Андрей Матвеевич? — тяжело поднимаясь, спросила Глафира.
— Лучше бы он умер, — отозвался Стас и пошёл к машине.
В прежнем кабинете, который пока решено было оставить за группой, собрались Погорелов и Кирилл, ждущие Лисицыну, которая должна была вот-вот приехать, и Стаса с Глафирой.
— Я записи привёз с камер на АЗС, — сказал Погорелов Кириллу, — там какой-то стоматолог помогал первую помощь оказывать.
— Поищем, посмотрим.
— Знаешь, что меня зацепило в рассказе врача? — проговорил Сергей, передавая флешку. — Он сказал «на глушняк». Это феня, это не армейский или медицинский жаргон. Я только сейчас это понял. И при этом врач скорой передавал мне слова того стоматолога.
— И что?
— Да странно как-то, — пожал плечами Погорелов.
— Ладно, мы с ребятами что-нибудь поищем.
— Ты видел всё, что там происходило? — тихо спросил оперативник, но в этот момент на пороге показался Визгликов, а за ним и Глаша.
— Всем привет, — слабо улыбнулась Глаша. — Серёжа, прости, я вчера просто проспала.
— Да, — оперативник махнул рукой, — успеем ещё.
— Анна Михайловна звонила? — спросил Визгликов.
— Да, едет сюда. Скоро будет, — не отрываясь от монитора, проговорил Кирилл.
— Их вместе с Польской нужно запереть где-нибудь, — сказал Стас и осёкся. — Ну я в смысле…
— Слушайте, ну хватит, — резко сказала Глаша. — Если мы теперь все на каждое слово будем оглядываться, то будет не следствие, а инглиш мэннер.
— Это что? — нахмурился Стас.
— Крутая школа, где обучают этикету, — отмахнулась Глаша.
Лисицына появилась в дверях с тортиком в руках, она поводила рассеянным взглядом по кабинету и обронила:
— Глаша, поставь чайник, пожалуйста.
— Что-то случилось? — спросил Визгликов.
— А что, для того чтобы зайти в кондитерскую и купить торт, должно что-то случиться? — спросила женщина. — Нет, Стас. Просто сейчас мы все сделаем какое-то общее, нормальное дело, повседневное. Такое, что делают миллионы людей, — Лисицына помолчала, разрезая бантик на коробке. — А потом поймём, что это — то единственное, доступное нам, чтобы чувствовать себя нормальными. И пусть это будет нашим якорем, потому что я чувствую, что сейчас нам предстоит сорваться в какую-то бушующую стихию, покруче той, что была до этого.
— Ты о чём? — спросил Стас.
— Наш, — Анна помолчала, подбирая слово, — одержимый манией субъект, это сын Соболева. И вчера, когда я неожиданно вытащила из психиатра всю правду, он покончил жизнь самоубийством у меня на глазах, — она посмотрела на сына и решила умолчать все подробности беседы. — И если учесть, что благодарность отцу он выказывал пытками над ним, то страшно представить, как он будет горевать, — Лисицына помолчала. — Поэтому мы сейчас едим тортик, и со следующего момента все участники операции едут под присмотром по домам, собирают всё необходимое, после чего мы переезжаем жить к Ковбойкину.
— Домой? — подняв одну бровь, спросил Стас.
— Нет. В их офис. Там есть жилые комнаты. Мы не можем всё время бегать по острию, и так пострадало слишком много сотрудников.
— Может, я чего-то не понимаю, — Кирилл присел рядом с Анной, — но если мы знаем кто он, то у нас явно сужается круг поисков.
— В том то и дело, — Лисицына вздохнула. — Он сделал пластику, и Соболев сказал, что не знает, как выглядит его сын.
— Ага, а он в этот момент уже знал, что себя убивает? — Визгликов положил себе на тарелку два огромных куска торта. — Ну, логично же, пустить нас по ложному следу, чтобы потом не с кого было спросить, и таким образом дать фору любимому чаду.
— Я об этом думала. Но здесь пятьдесят на пятьдесят. И сейчас пора прекращать вести следствие по картам Таро, нужно собрать воедино все хвосты и отработать каждую линию. Конечно, Соболев сказал, что создал супермозг, но все ошибаются, — Анна Михайловна замолчала. — Я хочу, чтобы мы нашли его ошибку. Или слабость.
Стало слышно, что за дверью кто-то остановился, потом прогремели шаги бегущего человека, и дверь распахнулась.