Их тогда окружили со всех сторон: со стороны кишлака сарбазы[8] и работники царандоя,[9] со стороны гор — десантники, высаженные из вертолетов. Случилось это ранним утром, когда отряд Башира направился в кишлак Мармуль, чтобы захватить завезенные туда накануне советскими вертолетами продовольствие и одежду и покарать неверных, продавшихся проклятым шурави.
Кто-то их предал, и разведка, побывавшая ночью в кишлаке, ничего не обнаружила. А сарбазов и царандоев находилось в засаде не менее двух сотен. Едва началась перестрелка, загудели в небе вертолеты. «Стингеров» в отряде не было, да и вряд ли ими можно было воспользоваться: вертолеты вынырнули из-за гор внезапно и шли на такой малой высоте, что трудно было прицелиться из пулемета и автомата.
И все-таки группа противовоздушной обороны, имевшая два крупнокалиберных пулемета, ударила по закружившим над ними «Ми-24». В ответ сверкнули молниями реактивные снаряды. Пока вертолеты прикрытия прижимали огнем моджахеддинов к земле, «Ми-8» совершили посадку, и десантники отрезали путь отступления к горам.
Абдулахаб, побывавший уже не в одном бою и умевший здраво оценить ситуацию, сразу понял, что на этот раз живым вырваться из кольца удастся немногим.
Башир знаком подозвал к себе Абдулахаба. Сказал не властно, как приказывал раньше, а скорее попросил:
— Будь рядом. Уходить будем через кишлак. Передай по цепи.
Но не успела команда облететь рассыпавшийся почти на голом месте отряд — и валунов здесь было мало, и кювет у дороги довольно мелок, — как стрельба со стороны кишлака и со стороны гор, где замкнулось кольцо, затихла. Над головами моджахеддинов прокатился громовой голос.
— Моджахеддины, бирардары![10] Слушайте и не стреляйте, пока не обдумаете свое решение. Мы даем вам на это полчаса. Вы окружены, и сами видите, положение ваше безнадежно. Предлагаем не проливать напрасно кровь, сдаться. Можете выделить для переговоров парламентера. Стариков, детей и женщин, если такие имеются, просим покинуть поле боя. Выход — по дороге к кишлаку…
Башир выругался:
— Кафиры, гяуры![11] Пусть шакалы терзают ваши трупы! — Кивнул в сторону, где укрылась в кювете Земфира. — Пусть уходит женщина. Остальным — готовиться к прорыву.
У Земфиры на глазах выступили слезы:
— А ты?
— Будешь ждать меня в Файзабаде.
— Вы сдадитесь?
— Иди, — подтолкнул он жену.
Когда вернулся к Баширу, тот еще раз повторил:
— Будь рядом. Если ранят — вынеси. Если убьют, снимешь этот пояс и отдашь Гулям. Понял?
Абдулахаб кивнул. Гулям — старшая жена Башира, она знает, как распорядиться состоянием мужа: что в поясе драгоценности — Абдулахаб не сомневался.
— Казну сдашь Масуду.
Абдулахаб знал и этого главаря, действовавшего со своим отрядом восточнее Файзабада, а иногда и объединявшегося с Баширом. Но это было редко: каждый имел свое задание, получаемое от главы «Фронта национального освобождения Афганистана» Себгатуллы Моджаддеди из Пакистана.
— Не надо, саиб,[12] вместе уйдем.
Башир не ответил, глубоко вздохнул.
Стрельба прекратилась, даже одиночных выстрелов не слышалось; лишь вертолеты, кружившие над залегшими моджахеддинами, нарушали тишину прекрасного весеннего утра: Абдулахаб, как никогда ранее, вдруг уловил сквозь гарь пороха медвяный запах свежих трав и цветов, которыми покрылась земля, напоенная вешними водами; светло-фиолетовый колокольчик на тоненьком стебельке тянулся из-под камня к самому лицу Абдулахаба и, казалось, щекотал своими нежными лепестками ноздри. И поднявшееся над зубцами гор солнце было такое ласковое, теплое…
— Кто это? — толкнул локтем Башир Абдулахаба, взглядом указав на шагавшего за Земфирой старика Расула, примкнувшего к отряду с неделю назад.
— Расул Самад, он из здешних мест, — пояснил Абдулахаб и прижал к плечу автомат, беря старика на мушку.