И она стала ждать.
Николай приземлил бомбардировщик и порулил на стоянку, где виднелась группа людей — поджидали авиаспециалисты. Еще издали узнал среди них командира полка, и на душе сразу полегчало. Сколько он пережил и передумал в эти дни! И решение принято, бесповоротно — он едет на полигон. Только бы за это время не послали никого другого. Не должны бы… Желающих особенно не находилось. А Наталье он даст право выбора…
Полковник Щипков выслушал рапорт Николая, пожал ему руку.
— Поздравляю с возвращением. Как машина?
— Превосходная. Будто ласточка, легкая в управлении, устойчивая. На всех режимах ведет себя безупречно. На таком корабле летать одно удовольствие.
— Вот и хорошо, дадим его твоему «праваку», когда он вернется с курсов. Кстати, товарищ старший лейтенант, — обратился полковник к Симоненкову, — берите бегунок и оформляйте документы на отъезд.
— Есть! — Симоненков вытянулся в струнку и бросил беглый взгляд на Николая, в котором нетрудно было увидеть страх, и тут же успокоился, поняв, что командир не собирается препятствовать ему. — Разрешите идти?
— Так сразу? — усмехнулся полковник. — Вы хоть корабль-то сдайте. И командиру экипажа можете понадобиться.
— Пусть идет, — как можно спокойнее сказал Николай. — Обойдемся.
И Симоненков шмыгнул из строя, как лиса из клетки.
— Ишь, обрадовался, — кивнул вслед Щипков. — Мы по пять лет «праваками» вкалывали и не рыпались, а им на третьем году командирский штурвал подай. Шустрые ребята. Хотя их тоже понять можно… А разнарядку на одного прислали… Ну что ж, сдавайте машину и — отдыхать. Свободны. — И полковник пошел к машине.
— Разойдись! — скомандовал Николай и догнал командира полка.
— Разрешите обратиться, товарищ полковник. По личному вопросу.
— Слушаю вас.
— Я по поводу полигона. Еще не подобрали кандидатуру?
Щипков внимательно посмотрел ему в глаза, не догадываясь о причине вопроса. Помолчал.
— Может, и подобрали. А почему это вас волнует?
— Я хотел просить, чтобы послали меня.
— Вас? — Лицо командира стало озабоченным — он старался понять причину такой необычной просьбы. — Вы хоть имеете представление, куда это и зачем?
— Вполне. И потому очень прошу. Летал я, сами знаете, на пяти типах, парашютных прыжков имею более двух десятков…
— Не надо, — остановил полковник. — О достоинствах ваших я знаю. Но не спешите. Посоветуйтесь с семьей. И поговорим завтра… А что у вас с рукой? — обратил внимание полковник на перевязанный палец.
— Пустяк, порезал немного.
— Зайдите в поликлинику, пусть хоть перевязку сделают квалифицированно.
Николай и сам подумывал об этом. Повязку он действительно сделал неумеючи: намотал бинт кое-как, конец его выбился, растрепался. Но не только из-за плохой перевязки не заживала рана. Николай и марганцовкой промывал порез, и йодом прижигал, а кровь продолжала сочиться, ранка не заживала.
Сестра в перевязочной осмотрела его палец, покачала головой.
— Неделю назад, говорите, порезались?.. Странно. Боюсь, как бы у вас не гемофилия.
— Что-что? — не понял Николай.
— Гемофилия — пониженная свертываемость крови. Сейчас я позову Евгения Ивановича.
Врач тоже долго и внимательно осматривал ранку и заключил:
— Да, гемофилия, несомненно. Возьмите у него кровь на анализ, — давал он указания сестре, — тщательно промойте раствором новокаина, сделайте тугую повязку и введите антигемофильный глобулин. Завтра зайдите ко мне, — бросил Николаю. — И впредь старайтесь не допускать никаких ранок!
«Чушь какая-то, — чертыхнулся Николай, выходя из поликлиники. — Знал бы, никогда не пошел. Этим эскулапам только доверься, здорового зарежут».
Через минуту боль в пальце утихла, и он забыл о предупреждении врача…
Николай ехал домой, сдерживая нетерпение и страх, — вдруг ушла?! Все равно в полку оставаться нельзя; сегодня или завтра все станет известно, а ловить на себе сочувствующие или насмешливые взгляды он не хотел.
Она оказалась дома. Но когда он увидел ее решительное лицо, холодные глаза, приготовленное «Здравствуй» застряло у него в горле. Заныло сердце от обиды, от беспомощности.
Николай молча прошел в комнату, долго переодевался, убирал взятые в командировку вещи, потом пошел в ванную, умылся, обдумывая, как же себя вести, о чем говорить. Если она настроена так воинственно, значит, приняла решение. Что ж, как бы он ее ни любил, как бы ни желал, чтобы она осталась, прежде всего он должен быть мужчиной. И хватит унижений. Этим любовь тоже не завоюешь.
Когда он вышел из ванной, она сидела на диване, забросив ногу на ногу, нервно рассыпая веером листы книги.
— Ты, наверное, ждешь объяснений? — спросила с вызовом, злым и срывающимся голосом.
— Зачем? — ответил он на вопрос вопросом сдержанно и тоже не своим голосом, только без срывов, глухо и твердо. — Все и без того ясно.
— Тем лучше… Артем тоже вернулся?
— К сожалению.
— Тогда, с твоего позволения, я должна с ним поговорить.
— Тебе потребовалось мое позволение? — не удержался он, чтобы не уколоть ее.
— Собственно… — Она поднялась, готовясь уйти.
— Ты хочешь уехать с ним?
— Ты сам понимаешь, так будет лучше для нас обоих.
— Я так и предполагал, что о дочери ты не подумаешь, — сказал он, чувствуя, как ожесточается сердце. — Предупреждаю сразу — дочь я вам не отдам.
— Ну это мы еще посмотрим.
— И смотреть не надо. Вот мои условия: если ты едешь с Артемом, я подаю завтра же на развод. Причины скрывать не в моих интересах. И уверен — однополчане и члены женсовета настоят, чтобы воспитание дочери доверили мне.
Наталья закусила губу.
— А если?.. Ты предусмотрел другой вариант?
— Да… Ты можешь поехать со мной.
Она удивленно вскинула брови.
— Куда?
— Есть такая неприметная точка на земле — Кызыл-Бурун. В пустыне.
— Ты хочешь в порядке мести зажарить меня живьем? — вдруг повеселела она, но на глаза навернулись слезы. Отчего бы это? От его благодушия или от жалости к себе?
— Ты вправе не ехать.
— Но… разреши мне все-таки поговорить с Артемом?
— Пожалуйста.
Она не понимала, что заставило ее колебаться, дать мужу какую-то надежду. Зачем? Пожалела? Жалей не жалей, а любит-то она Артема и ни за что не останется с Николаем, прощай он ее или не прощай. Путь избран, и сворачивать с него поздно.
Она мчалась к Артему, как на крыльях, боясь не застать — у него столько друзей, а возможно, и женщин. От этой мысли ей сделалось дурно, и она постаралась успокоить себя: нет, он любит только ее, зачем же в таком случае ему было подвергать себя опасности, рисковать авторитетом? И зачем было ему говорить ей слова любви, заверять, что без нее он не представляет теперь себе жизни? Нет, он не лгал, не лицемерил: ради нее пойдет на все…
Артем удивился ее приходу — он тоже укладывал чемодан, вещи были разбросаны по всей комнате, и ему помогала молодая симпатичная женщина.
— Проходи, знакомься, — после секундного замешательства пригласил ее Артем в комнату. — Моя хозяйка — Татьяна Ивановна. А это жена моего командира и приятеля — Наталья, — представил он.
Отступать было поздно, и Наталья сказала решительно:
— Мне нужно с тобой поговорить, Артем, по очень важному и срочному делу.
— Ох уж эти женщины, жены военных, — засмеялся Артем. — Вечно у них, как и у мужей, военные тайны. Оставь нас, Таня, на полчасика, я потом тебя позову.
Таня дернула плечиком, чему-то усмехнулась и выскользнула в другую комнату.
— Помощница? — кивнула Наталья вслед. — А говорил — мегера.
— Я имел в виду ее характер. Но ты знаешь меня, я ни с кем не ссорюсь. Тем более с хозяйкой.
— Хорошо, меня это сейчас меньше всего волнует. Я сказала Николаю, что уезжаю с тобой.
Веселость будто сдуло с лица Артема. Он сел, согнул спину, уставившись в пол. Наконец поднял на нее глаза.