- Девочка моя, - сказал Ростислав Александрович, провожая молодых к роскошному лимузину. – Я заткну любые злые языки. Ты же знаешь.
- Папка, я в этом не сомневаюсь, - усмехнулась Николь, задержавшись перед дверцей белого хаммера, услужливо распахнутой шофером.
- Я знаю, что ты знаешь, что я знаю. – Отец напомнил ей отточенную сотней повторений шутку. – А сейчас самое главное, что ты можешь для меня сделать – жить счастливо.
- И долго?
- Разумеется. Помни, что я тебя люблю, - вздохнул отец, помогая ей придержать кипельную свежесть множества оборок, расшитых золотыми цветами.
- Я тоже тебя люблю, пап, - улыбнулась Николь. Махнула рукой в почти опущенное стекло, чтобы в следующий миг забыться в страстных объятиях жениха – в волнующем водовороте его поцелуев, шепота, прикосновений.
В новом доме, подаренном отцом, в спальне горели десятки свечей. Волнующий свет дрожал каплями алмазов на лепестках сотен роз, расставленных в вазах. Ночь дышала страстью, вливаясь со двора чарующим ароматом юга, напоенным запахом жасмина.
- Я люблю тебя, Николь. – Глаза у Сережки глубокие, искренние. В его руках взорвалась пеной бутылка шампанского. – Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, - сказал он, протягивая бокал, в котором таяли искры десятков свечей.
- Я тебе верю, - улыбнулась девушка и взяла бокал, не отрывая от жениха долгого, полного мыслимых и немыслимых обещаний взгляда. Ей уже не хватало слов. Ей хотелось большего.
- За тебя, любимая, - проникновенно прошептал он и залпом осушил бокал.
- За тебя, - эхом отозвалась она и поднесла бокал к губам.
Николь успела сделать несколько глотков перед тем, как потерять сознание. Свет многочисленных свечей расплылся, заслоняя и улыбающееся лицо Сережки, и вазы с цветами, и спальню с огромной, круглой кроватью.
***
Катамаран дрейфовал, погружая оба корпуса в спокойную гладь воды. Ветер стих, небо прояснилось. Закат догорел – лишь у самого горизонта чертила небосвод багровая, в серых разводах полоса.
Влад сидел в камбузе за столом и вертел в руках бутыль с водой. Последнюю. Этот ублюдок Хасар не просто испортил жизнь - он внес коррективы, волнорезом отделившие спокойное существование, которое капитан катамарана вел до сих пор, от смертельной опасности, подстерегающей теперь в каждом порту. Хрен с ними, с людьми – Влад никогда не нуждался в их присутствии, но «Дикий»… Катамарану время от времени требовался ремонт.
Хасар объявил охоту. Если уж втемяшилась в тупую башку идея о том, что кто-то владеет информацией о местонахождении затопленного острова, то можно не сомневаться – эту мысль способна выбить из отморозка только смерть.
Хасар – не последний человек на островах. Слава садиста и убийцы, с которым невозможно договориться, катилась впереди него. С ним не связывались - предпочитали решать вопрос с помощью тугриков. Если пират не шел на уступки, значит, речь шла об очень больших деньгах. Казалось бы, баблишко – вот панацея от всех бед! Хрен тебе. Иногда вожжа попадала бандиту под хвост, и Хасар переходил на бешеный аллюр, не внимая гласу рассудку.
Всем памятен случай со стариком Визгирем. Какая именно кошка пробежала между ними, история умалчивает. Садист взял в оборот дочку старого морского волка и требовал, чтобы тот приполз к нему вымаливать прощенье на коленях. В прямом смысле. И приполз бы тот – подогнулись бы старческие колени, не помешала бы ни гордыня, ни подагра. Визгирь предлагал за жизнь дочери не просто деньги – он предлагал все, что имел. Чем кончилось дело? Вдоволь поиздевавшись над стариком, Хасар пристрелил дочь на глазах у отца. К слову сказать, горя тот не пережил. Через месяц его разбил инсульт и он скончался, не выходя из комы.
Среди пиратов встречались как нормальные люди, так и отморозки. Пожалуй, Влад доверил бы Хасару возглавить колонну последних.
Стелла мертва. Опасная, рискованная девица. На ее теле не осталось свободного от тату места. Пожалуй, только лицо. Именно лицо – потому что голый череп покрывала диковинная мелкая вязь. Она всегда носила короткую стрижку. Но сквозь густую шевелюру светлых волос пробивались лепестки тату. Ее тело можно было изучать часами, путешествуя взглядом по выпуклостям с изображением битвы драконов, цепляясь за вызывающе торчащие соски, от которых в разные стороны растекалась лава, и впадинам – мест, где сражались растения. Стелла. Она вся была война и противоречие – страстная, непредсказуемая.