С маленькой красненькой сумочкой на руке, которая болталась блестящим шариком, как пустая, вышла Фатима из дому.
— Мизи, проводи меня, — попросила она старого друга, подпирающего от разочарования в людях церковный забор.
— Пускай тебя мясник провожает, — буркнул Мизи, держась изо всех сил худенькими своими лопатками за две точки опоры, чтобы не побежать следом за Фатимой.
— Не сердись, Мешади-бек. Очень прошу тебя, пойдем вместе. — Мизишка пошел. Как отказать, если девушка умоляет, если у нее такое непонятное лицо, как ее непонятный характер?
Плетясь за Фатимой, глядя, как упрямо и скоро, будто молоточки, колотят по асфальту Фатины босоножки, сделанные из узеньких ремешков и тоненьких каблучков, Мизи думал. Он спорил с Фатей не вслух, а в уме. Что толку говорить с женщиной? Он обвинял Фатю и прощал ее и не заметил, что они уже стоят на вокзале позади чьих-то серых нетерпеливых брюк и клетчатой вспотевшей рубашки. Голова человека была воткнута в окошко.
Недоумевая, зачем они с Фатей пришли сюда, Мизи хотел было спросить об этом. Но человек в клетчатой рубашке отскочил с быстротой бегущего на пожар, а в окошко уткнулась Фатя:
— Один билет до Москвы, пожалуйста, — торопливо говорила она, подавая деньги. — Все равно какой, мне необходимо срочно выехать сегодня.
— Фатя, ты купила билет в Москву? — спросил Мизи, хлопая глазами.
— Да, да, милый, — ответила Фатима голосом, каким поют красивые песни.
Мизи раздумывал, и от хлопанья круглые его глаза приобрели углы — стали квадратными, и прозрачный их коричневый янтарь застыл в восторге созерцания. О, что он видит! Фатима купила себе самой билет! Фатя всех обдурила! Она уезжает к Николаю в Москву! И довольный благополучным концом истории и тем, что он сам, Мизи, соучастник счастья, Мизи воздел руки, восхваляя всесильную любовь, подпрыгнул и прокричал:
— У-ра-а!
Но Фатима, оглядываясь по сторонам, запретила радостные вскрики и повела Мизишку в прохладный и полутемный зал, где единственный ожидающий пассажир похрапывал на скамье с надписью «МПС». Он, по всей вероятности, был честный человек, потому что доверял другим: закрыл лицо папахой и не боялся, что украдут его хурджуны.
Вынув из красненькой сумочки листок и авторучку, Фатя писала. Но ручка, наверное, была плохая, или бумага слабая — перо то цеплялось, то протыкалось насквозь.
Радио объявило, что поезд «Баку — Москва» прибывает на первый путь, а Фатима все писала, и красный свет от сумочки позолотил на ее щеках слезы.
Зачем же плакать, думал Мизи, если все кончилось благополучно? Ах да, ведь не кончилось еще, поезд не пришел и не ушел, и по перрону гуляют продавцы с Нижнего базара.
— Мизи, слушай меня внимательно, — начала объяснять Фатима внятно, как будто деление или умножение по арифметике. — Вот тебе рубль. Не потеряй. Держи крепко. Знаешь почту здесь на вокзале? Когда я уеду, пойдешь и отдашь женщине, которая сидит там, этот листок и деньги. Скажешь ей: «Примите, будьте добры, телеграмму». А ну повтори.
Мизи повторил слово в слово, и Фатима отметила Мизишкино старанье поцелуем.
Засмущавшись, награжденный оглянулся на спящего человека: хорошо, что спит и не видит, как Мизи один на один целуется с девушкой. Люди ведь всегда больше говорят, чем знают!
Уже и поезд прибыл, и пассажиры, повыскакивав в одних безрукавных майках, набросились, как голодные, на тарелки с борщом, расставленные под навесом. Уже проводники принесли из будки в больших чайниках кипяток и без чайников прогулялись к буфету. Наконец и Фатя пробежала в вагон…
Она посылала воздушные поцелуи из-за стекла вагонного окна и показывала рукой в ту сторону перрона, где находилась почта.
Мизи все отлично запомнил и уяснил, как следовало ему поступать дальше: тете Зейнаб и тете Лейле ничего не говорить, а маме и Никифоровне передать привет от Фати, и если будет сдача от телеграммы, то купить себе мороженое. Лучше, конечно, два — Витьке тоже. Нельзя забывать старых друзей, мало что в жизни случится? На кого положишься тогда, как не на верного друга?
Колеса Фатиного поезда не успели сделать первый оборот, как Мизи полетел отправлять телеграмму. О если бы продавцы с Нижнего базара знали, кому она и от кого! Они свирепой толпой бросились бы догонять Мизишку.
— Мальчик, правильно? «Встречай, целую, люблю», — спрашивала тетенька, читая Фатин листочек.
— Лублу, — подтвердил Мизи, еле разжав губы, потому что упирался подбородком в барьерчик — выше не доставал, и то тянулся на цыпочках.