— Я не маленький, я сам! — заверещал Димка, сел на корточки, сжался в комок, боясь, что я поволоку его силком.
— Как же сам-то? — уговаривала Настя. — А спинку кто тебе потрет? Попросила бы я соседа, нового мужа Александры Михайловны, да нет его, дежурит в ночную смену.
— Я сам, тетя Настя! Я сам завтра в баню пойду!
— Ну, завтра это мы посмотрим, а сегодня, уж коли ты Валю стесняешься, давай-ка я тебя вымою. Я уже старая, у меня дети старше тебя.
— Ты не старая, Настенька, — возразила я. — Вы ведь с Алешей ровесники.
— Нет, я постарше, мне уже стукнуло тридцать шесть, а Алексею Ивановичу только еще в феврале будет. Вот и Димка враз разобрался. Тебя просто Валей зовет, а меня тетей Настей. Пойдем, сынок, а то вода стынет. — И повела ефрейтора мыться.
А из ванной принесла на руках румяного черноволосого мальчика, одетого в Алешину рубашку, посадила его в чистую постель на кушетке, и очень не хватало в этой постели плюшевого мишки с бантом и стеклянными желтыми глазами.
Поужинали, чем бог послал и что принесли Александра Михайловна с Надеждой Ивановной. Сами они с нами не сели.
— Варьку боятся, — объяснила мне Настя.
Она с харбинского мосла тщательно срезала все оставшиеся жилочки, унесла его на кухню, долго там стучала, а вернувшись, похвалила:
— Хорошая кость. Разрубила и поставила варить. Засыплю завтра пшенцом — и будет у нас супчик.
Я спросила о Любочке: муж ей этот полковник или нет?
— Ухаживает пока что. А чего же? Если Алексей Иванович вовсе не вернется, а она женщина молодая, всего-навсего двадцать семь, а этот человек степенный, порядочный… — рассудила Настя и спросила: — Что же ты-то себе мужа не привезла? Девки вон другие с фронта все повозвращались с мужьями…
— Писала ведь я тебе, что схоронила Петю.
— Ну а других, кроме него, и не нашлось больше? Эх, девка. С печалью будешь жить — скоро состаришься.
Димка спал на кушетке, мы с Настенькой легли на кровать. Сумеречное сияние с Садовой лилось в темную комнату, растекаясь по полу до двери, а над дверью тускло светился прямоугольник стекла. Лампочку в коридоре еще не погасили.
Все, ну все точно так же, как четыре года назад, когда из второй комнаты слышались шаги Алеши. Он ходил из угла в угол, ломая голову, как разрешить те вопросы, на которые никто, кроме него самого, не смог бы дать ответа. Война все разрешила…
— Почему ты вещи наши оттуда не забрала? Все там стоит? Диван, стулья, стол?
— Куда же? Не поместилось бы тут. Все там и осталось. И зачем это я заберу? Значит, я ей комнату насовсем освобождаю? А похвалит меня Алексей Иванович, когда вернется?
— Давно она вселилась?
— В сорок втором. Когда в прошлом году я писала тебе, что домуправ хочет кого-то вселить, она уже давным-давно жила тут. Я тебе намекала, а прямо сказать как же? Мне Люба не велела. Ничем, говорит, Валя не поможет, не надо ее расстраивать. Не одолеть тебе Дрюковой, говорит, без Алексея Ивановича. Только, ради бога, Валя, не скандаль ты с ней. Ее в квартире все боятся. Она тут такую власть взяла, куда там. «Варвара Парфеновна, Варенька!» Все так и лебезят перед ней. Не связывайся, потерпим, житья ведь не будет. А куда денешься?
Громкие шаги и веселые голоса, мужской и женский, послышались в коридоре. Дверь распахнулась, и в ней появился силуэт женщины. Она привычным жестом подняла руку и включила свет. За нею вошел плечистый мужчина в шинели без погон.
— Ах, это, наверно, Валя приехала? Здравствуйте, Валя! — поздоровалась Дрюкова, прошла торопливо мимо меня, задев бесцеремонно по лицу полою холодного, пахнущего морозной улицей пальто, и, отпирая замочек, пояснила мужчине: — Это мои соседи. Девушка вернулась сегодня из Маньчжурии.
— Свет погасите, Варя! — потребовала я как можно спокойнее и отчетливей.
Она вернулась на цыпочках и погасила.
Я-то думала, что войдет эдакая разухабистая бабеха, а Варвара вроде бы скромная женщина, чуть моложе Насти. Возможно, с Дрюковой никто толком не говорил? А я сумею объяснить ей неправильный ее поступок, она поймет и тихо-мирно уберется восвояси на первый этаж. Но если не захочет по-хорошему, то существуют же законы?
Дрюкова и ее гость переговаривались и негромко смеялись. Она выходила на кухню и возвращалась с вкусно пахнущей разогретой едой.
— Они улягутся на нашем диване?
— На кой ей наш диван. У ней своя двухспальная кровать с пуховой периной. Успокойся, черт с ней, — приговаривала шепотом Настя, обхватив меня за плечи, и держала так крепко, будто я могу вырваться и пойти скандалить с Варькой.