— С молочными реками и кисельными берегами? Ну какая же это новость? Грешники попадают в преисподнюю, а праведники в рай. Что же в этом нового? Старая сказка.
— Нет, нет! Вы говорите, прошу прощения, ерунду, — возразил старичок и недовольно поморщился. — Вы меня не поняли. Не о царствии небесном идет у нас с вами речь. Я вам рассказываю о совершенно новом открытии. Наука движется вперед? Движется. А что такое, например, радио? Звук передается мгновенно на огромное расстояние. Но ведь можно и мысли передавать! Вы помните, конечно, «Коллекцию Флауэра»? Читали? Появилось объявление в газетах, что те господа, кто желает приобрести новейшие научные лекции о гипнозе и самовнушении, должны прислать в редакцию однокопеечную марку. Разумеется, желающих нашлось уйма. А за копейку адресату приходило письмо, в котором указывалась стоимость книги. Двенадцать рублей. Это, я вам скажу, и по нынешним ценам немалые деньги. Но я денег не пожалел и лекции выписал. Удивительные в той книге объяснялись вещи. Ясновидение, гипноз, внушение мыслей на расстоянии. Да вы сами все это, вероятно, читали.
— Не читала я этой книги и не слыхала о ней.
— Вся Москва о ней говорила перед войной. Вы забыли.
— Перед войной? Я помнила бы.
— Забыли, забыли! А я эту книгу даже взял с собой в действующую армию, когда меня призвали.
— Вы были на фронте?
— Да, на Западном. Наш конный полк долго стоял под Вильной. Я служил во взводе фуражиров.
— Под Вильнюсом?
— Вильна, я вам говорю… «На Виленском направлении такие-то части отошли на прежние позиции». Или вот. «К югу от Днестра и до Карпат наши войска продолжают отходить к востоку». Это сообщения из Ставки, которые печатали в газетах. Сколько лет прошло, а я отлично помню, что сообщала Ставка летом семнадцатого года. Тогда я уже находился в Москве и каждое утро покупал в табачной лавочке газету. Ведь после февральского переворота со дня на день ждали замирения.
— А-а, так вы служили еще в ту войну, в империалистическую. Тогда понятно.
— Конечно! С августа четырнадцатого и по январь семнадцатого. Дослужился до чина унтер-офицера, а списали меня по причине контузии.
— И вы возвратились на прежнюю работу в цветочный магазин?
— Нет. Мадам Золотарева-старшая посодействовала в моей просьбе, и меня взяли управляющим макаронной фабрики на Самотеке. Вот поэтому я и знаю, что ваш супруг держал вегетарианскую столовую. Он заказывал у нас из муки третьего сорта крупный вермишель, который подавали с постным маслом.
— Какая скупость!
— А время какое? Голода настоящего еще, правда, не было, но, сами понимаете, война. Вашего супруга похваливали даже в газетке за благотворительность. Многих он даром кормил, хотя обеды в столовой стоили гроши. А все же горячая пища. Иному бедняку и этого негде взять. Думаю, прежние неимущие столовщики вспоминают вашего мужа добром. Я вот позапрошлой весной, кажется, увиделся с ним случайно. Прохожу по Тверскому, а он на лавочке сидит. Постарел очень, но я его узнал, подхожу, кланяюсь, а он посмотрел так внимательно и отвечает: «Рад вас видеть. Где же вы пропадали?» Ну, присел я, поговорили мы о погоде, о том о сем. О вас, разумеется, ни слова. Зачем же старое зло вспоминать? Оба вы добрые люди. А вы с ним видитесь иногда?
Я рассеянно помотала головой, думая о возвращающих минувшее время таблетках. Если они возвращают события, значит, вернутся и те незабвенные дорогие нам люди, кто улетел на далекую прекрасную планету, имя которой добрая наша память и вечная боль нашего сердца о них? Если бы мне удалось достать такую таблетку, чтобы прожить в воспоминаниях наяву один-единственный день из прошлой своей жизни, какой день я выбрала бы? Какой? Конечно, тот, когда я была очень счастлива. Но счастье — безотносительное счастье — не может существовать просто само по себе. Оно возможно лишь при непременном участии чьей-то доброты. Добрый день оттого и добрый, что озарен человеческой добротой…
Гость, не повторив вопроса, молчал и не мешал мне думать. Но через несколько минут, деликатно кашлянув, он напомнил о себе и тихо спросил:
— Вы так и не объяснили мне насчет планеты? Мы с вами начали интересный разговор, как, например, будет со мной, когда я вернусь через пятьдесят лет на Землю. Вот по этой вашей теории незабвенности.
— Теория относительности, — поправила я.