— Я думал, вы не слышите, дядя Костя. Прошу прощения, товарищ генерал, — оправдывался Виктор, вытягивая руки по швам.
— Зачем ему вся Москва? Ему хватит и Марьиной рощи, — сказала с лукавой усмешечкой мать, не упуская возможности отвести гнев дяди Кости, и он в самом деле смягчился:
— Ближе не нашлось по соседству хороших девчат?
— Есть одна, и очень хорошенькая, да не нравится ей наш Витя. В этом же доме живет, в первом подъезде, Ниночка Антипова.
— Ма-а!
— Разве не правда? За нее ведь Андрюшка отколотил тебя в девятом или десятом классе? Соседей наших Митрохиных сын. Вчера его отец приезжал, Сергей Саввич, был здесь в Москве по делам службы. Заходил вот вечером, узнавал, нет ли чего от Андрея. Месяца два уж не пишет.
— А до этого часто писал? — спросил Травкин, и голос его сделался печальнее, суше.
— Да, Марья частенько выносила на кухню читать Андрюшкины письма, — ответила Калерия Ивановна и, увидев, как изменился взгляд Травкина, пожалела, что обмолвилась про Андрюшку и загубила легкий приятный разговор. Ах, безмозглая курица, все испортила своим дурным языком!
— На каком он был направлении, ваш сосед, Андрей Митрохин? Упоминал как-нибудь в письмах?
— На Центральном… То есть теперь на Первом Белорусском фронте, — ответил Виктор, потупив глаза, и ненавистно зыркнул на мать из-под насупленных бровей, полоснул ее по сердцу.
Ох как ударил ее этот сыновний взгляд! За что же, Витя? Да за все, что я сделала для тебя, ты обязан мне поклониться в ножки! Где бы ты был сейчас? Живой или неживой? И проговорила вполголоса:
— Сказал бы спасибо… Дяде Косте вот скажи большое спасибо. — И осеклась, давясь слезами.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ранило Виктора случайно уже перед самым концом войны. Осколок мины отбил каблук и засел в пятке. Пришлось лечь старшему лейтенанту Курносову в госпиталь в Берлине.
Приехала тетя Варя, навещала племянника каждый день, приносила домашнюю еду, не верила, что в госпиталях хорошо кормят. Сорокалетняя генеральша выглядела моложе своих лет, была смешливой и простоватой и этим очень нравилась людям.
Окна палаты легкораненых выходили в сад, тетя Варя окликала оттуда:
— Витюша, выйди! Я здесь.
И пока он, опираясь на костыль, плелся через коридор, то обязательно слышал что-нибудь доброе о тетке. Даже придирчивые медсестры и те шутили:
— Тетя пришла, харчишек принесла? Везет тебе, Курносов, живешь как возле мамочки.
Сосед по палате, летчик, молодой парень, поинтересовался:
— Где твоя тетка работает? Почему она в Берлине?
— Зачем ей работать? — ответил Виктор с хитрой ухмылкой, заранее предвкушая удивление соседа. — Муж у ней генерал Травкин.
— Ну-у? — удивился летчик. — Такая свойская, простая. Никогда бы не подумал, что генеральша!
Про генерала Травкина, что Курносов доводится ему племянником, все в госпитале знали.
Осанка тетки и черты румянощекого скуластого лица напоминали Виктору мать. Похожи были глаза, светленькие, узенькие, утопленные в подушечках век, такие же, как у Виктора, похожи носы, короткие, вздернутые. Но на этом сходство сестер кончалось. Характером, смешливостью и добрым взглядом тетя Варя походила на старшую сестру Степаниду, проживающую безвыездно в родной деревне на речке Яхроме в собственном домишке с огородом и яблоневым садом.
— Эх, генеральша, важничать ты не умеешь, — подтрунивал Виктор, но самому нравилось видеть тетку такой как есть, простой и доброй. — Вот бы мать мою на твое место, она показала бы! Держала бы нос кверху.
Тетя Варя оглянулась, не наблюдают ли за ней, согнула правую руку в локте, будто несет кофейник, а левую томно приподняла, оттопырила мизинчик и прошлась павой.
— Точно! — хохотал Виктор. — Ну вылитая мамуля моя в свои лучшие дни!
Перестав дурачиться, тетка села возле племянника на садовую скамейку и, грустно глядя на него, спросила:
— А были у твоей мамули лучшие-то дни?
Виктор замолчал, услышав в голосе тетки упрек. Конечно, мать все рассказала ей, когда тетя Варя была проездом в Москве, а в Берлине ей все рассказал дядя Костя. Каждый из них оценивал щекотливое семейное событие со своей стороны, противоположной другой стороне своими принципами. Но ведь Виктор смыл кровью свой тот негласный позор! На войне не спрашивается, как в кого попало, спереди или сзади, и кровь есть кровь с неоспоримым правом смывать грехи, и все равно, откуда она вытекает, из сердца или из пятки. Тетя Варя ни о чем не расспрашивала Виктора, но по ее умалчиванию он догадался, что милая, добрая тетка не одобряет ни его самого, ни свою сестру за тот рискованный шаг, какой предприняли они, Виктор и мамуля.