«Бесценный совет!» — подумал Виктор и приказал себе никогда не вспоминать о своей поездке в Евпаторию. «Я там не был. Я ничего не видел!» — твердил он в уме как заклятье, и оно помогало. Он поверил, что все будет хорошо.
О внезапной своей поездке в Крым он никому не поведал. Тайна, хранимая им одним где-то глубоко в закутке души, делала сам тот поступок призрачным, иллюзорным, будто и не было ничего.
«Хватит! — снова приказал себе Виктор. — Ничего не было! Ни проклятой Евпатории, ни того проклятого автобуса! Я все начисто забыл! А у нас с Ниной скоро родится ребенок».
— Как мы его назовем, Ниночка?
Она улыбнулась глазами, еще полными благодарных слез.
— Если будет мальчик, то Андреем… Ты не против, Витя?
— Андрей так Андрей. Не возражаю. — И почувствовал себя счастливейшим из отцов.
Великая благодарность была той доброй силой, заставившей Нину вернуться к мужу. Она искренне надеялась на хорошую, дружную их дальнейшую жизнь, на забвение прошлого, верила, что вычеркнет из памяти и из сердца свою постыдную, растоптанную любовь, забудет Лагина. «Он принес мне горе, обманул меня, обидел! А прикидывался любящим, честным…» — думала Нина и не замечала того, что упивается этими воспоминаниями. Спохватившись, ругала его, сравнивала их обоих: доброго, заботливого, великодушного Виктора и разбившего ее жизнь, принесшего ей несчастье Александра, и нежно улыбалась: «Но у меня будет ребенок! Это же счастье!» И снова грустнела, потому что будущий ее сын станет вечно напоминать ей любимого человека, три прекрасных, сказочных недели отпуска в Крыму.
«Отчего же Саша так ужасно поступил со мной?» — не переставал мучить Нину вопрос, когда она металась в жару, не могла не думать об этом, когда выздоровела и вернулась к мужу.
Виктор ревниво опекал ее, заботился о здоровье будущего младенца. Теплым взглядом, ласковым, бережным обращением он словно бы благодарил жену за ее беременность.
«Это я должна была бы вымаливать у Вити прощение, я виноватая, преступная жена, — казнила себя Нина и вновь возвращалась мыслями к недавно пережитому и так внезапно оборвавшемуся счастью. — Почему Саша скрыл от меня, что у него есть жена и ребенок? Я не навязывалась ему, он сам уговаривал меня к нему приехать, просил остаться с ним, развестись с Виктором. И я на все согласилась! Я поверила ему!»
Снова в голове мелькали незабываемые картины, снова хотелось горько плакать, оттого что все закончилось быстро и незаслуженно обидно.
Нина впервые увидела море. Лагин возвратился несколькими днями раньше и встретил ее на вокзале в Евпатории. Они поехали на такси по дороге вдоль берега в поселок, где жил Саша. Пахло солоновато, ново, пахло морем. Свежий ветерок отбрасывал с лица волосы, сильная Сашина рука за спиной защищала и обнадеживала, и Нина думала, что едет она в новую свою прекрасную жизнь. «Как уж получится, пусть и не прекрасную, но с Сашей!»
Еще заметив его на перроне в разномастной, суетливой, пестрой толпе, она навсегда поверила в незыблемость их счастья.
— Целуются как в кино, — осудил их завистливый девичий голос.
— Тебе-то что? Мала еще, не глазей по сторонам. Возьми-ка лучше у меня корзину, — отчитала, наверное, мать.
Нина со счастливой улыбкой разомкнула руки, радуясь свободе, вольной своей воле.
Житье на морском берегу в маленьком домике с верандой, красиво увитой виноградными лозами, было похоже на прочитанную в детстве сказку. Сказочной была и любовь…
Дарья Даниловна, соседка Лагина, пожилая полненькая женщина, дружившая с его покойной матерью, вела все хозяйство, готовила обед и не могла никак нарадоваться на Нину.
— Ты, доченька, люби его, — заискивающе попросила она гостью. — Наш Шура хороший. Много он, бедный, горя да боли из-за своей болезни перенес. — И намекнула на серьезность чувства его к Нине: — Теперь вот, слава богу, поправился, пора ему завести семью. Все один да один, эдак жить скучно.
Разговор с тетей Дашей вспомнила Нина уже в поезде и в негодовании своем неожиданно удивилась: «Почему же о его жене и ребенке тетя Даша мне ничего не рассказала?»
Накануне того утра, когда Лагин ей все открыл, Нина заметила в какое-то мгновенье, как что-то нарушилось, оборвалось между ними, какая-то ниточка, на которой, может быть, держалось все их счастье. Они катались на волнах: становились на плоский камень метрах в двадцати от берега, и когда приближалась сзади большая волна, Саша командовал:
— Вот эта! Пошли!
И вытянув вперед руки, сложенные ладонями, они устремлялись вперед, летели на берег вместе с волной. Волна разбивалась о песок, шипела и уходила, а они, брошенные ею, лежали и смеялись, все еще во власти короткого, упоительного полета.