— Папа, ты нашел?
— Что, Андрюша?
— Ты же обещал. Фотографию. Забыл?
— А-а… Нет, сынок, не забыл. Еще не искал.
— Сейчас поищешь?
— Непременно. А у мамы разве нет?
— Есть, но маленькая совсем, глаз не видно.
— Спроси у Митрохиных.
— У них замок. Они в деревню уехали к своим родственникам в гости.
— Ну ничего, поищем сами. Но сперва давай напьемся чаю. Хорошо? Пойди поставь чайник. Спички на кухне.
Когда Андрюша удалился, Виктор Николаевич вышел в первую комнату, поглядел на себя в трюмо в узком простенке.
— Ох рожа! — выразил он свое неудовольствие низенькому, полноватому и узкоплечему мужчине лет за сорок с заспанным щекастым лицом. Реденькие пепельные волосы, когда-то густые и кудрявые, торчали дыбом над вспотевшим лбом. Рубаха и брюки измяты невероятно.
— Вот письмо, папа, — сказал, возвратившись, Андрей и положил на край стола конверт. — Лежало на кухне.
— От кого? — равнодушно спросил Виктор Николаевич, любуясь отражением сына, стройненького, высокого, с затененными густыми ресницами продолговатыми синими глазами, с прямой белобрысой прядкой на лбу и с намечающимся уже твердым очертанием рта… Виктор Николаевич сдержал вздох, произнес: — Пум-пум-пум! — и переспросил без тени огорчения: — От кого же письмо нам?
А чем огорчаться? Он совершенно счастлив. У него есть Андрей. Но, наверное, счастлив и тот, на кого так похож его Андрюшка?
— Обратного адреса нет, — ответил мальчик, разглядывая письмо. — И печать на марке неясная. Может быть, от того грузина Георгия, что останавливается у тебя? В прошлом письме он звал нас в гости. Поехали, па-а? Я же еще ни разу не видел моря!
— Увидишь. Какие твои годы, сынок! Хорошо, потом прочитаем, доставай чашки, накрывай на стол, — распорядился Виктор Николаевич, взял полотенце и пошел на кухню умываться.
Аврора Алексеевна что-то яростно размешивала в крошечной кастрюльке. Вот уже два года как не стало матери, а ее подруга и ровесница ничуть не изменилась. Та же фиолетовая косынка на жиденьких крашеных прядках, та же ехидность на неутомимом языке.
— Умываться, Витя? — спросила Аврора Алексеевна со слезливым сочувствием. — Снимай рубаху, не стесняйся, нет никого, плескай, не бойся, я подотру. — И заныла: — Молодец ты, Витя, молодец. Посмотрела бы на тебя мать-покойница! Все ведь жаловалась: «Ах, сопьется он без меня». А ты вон какой, вполне приличный, и одет как человек, и телевизор новый купил… — И уколола обидно: — Все для Андрюшки стараешься? Завлекаешь? Надеешься, что и Нину вернешь? — И, не дав времени ответить, затарахтела высоким, сладеньким голосочком: — Письмо тут тебе было. Взяли? Не секрет от кого?
— От Георгия Шалвовича.
— А-а, грузин тот? Приедет? Чего привезет? Фрукты или цветочки? Ему-то как удобно останавливаться у тебя. Денег не берешь, пол-литра принесет, и ладно, ночуй, и рынок рядом. А ты задаром больше не пускай. Они же, спекулянты, богатые. Ты деньги бери. Деньги. Когда же он явится?
— Он нас зовет с Андрюшей в гости в Сухуми, — хмуро ответил Виктор Николаевич, плеская в лицо себе холодную воду горстями, смывая раздражение и стыд.
— Неужели? Поезжай! Они, грузины, гостеприимные. Езжайте! Бери отпуск, а у Андрюши скоро каникулы. Фруктов от пуза наедитесь. Хотя нет, не рассчитывай, Витя, не отпустит Нина с тобой Андрюшку. Как его с тобой отпустить? — И, притворно вздыхая, вредная старуха закачала головой, заахала, зачмокала, принялась объяснять, почему именно нельзя отпустить с ним Андрюшу!
Но нечаянно сочиненная байка понравилась самому. А почему бы действительно не махнуть им с Андрюшкой куда-нибудь на море?
— Пум-пум-пум, — весело пропел он, представляя, как плещутся они с сынулей в теплом синем море и загорают на теплом мягком песке.
И море, и песок представлялись евпаторийскими — других Виктору Николаевичу видеть не довелось. Возник в памяти киоск с газированной водой, очередь полуголых людей, четкая тень от киоска поперек улицы, отъехавший автобус и клубящаяся за ним розовая пыль…