— Ох, сынок, сынок! — вздохнул Виктор Николаевич и крепко обнял мальчика.
— Что, па-а?
— Да вот видишь, сколько мы залежей перерыли, а того, что нам нужно, не нашли.
Искали Курносовы снимок десятого «Б», выпускников сорок первого года. Понадобилась срочно фотография Андрея Митрохина для школьного уголка погибших в Великой Отечественной войне.
— Па-а, мы сделаем так. Повесим на стене портреты, а на мраморной доске будут золотом написаны в два столбика их имена. А под именами на красной тумбочке — Вечный огонь. Вырежем звезду из красного стекла, вставим в тумбочку, а под звездой день и ночь будет гореть лампочка. Всегда. И на воскресенье, когда никого в школе не бывает, все равно эту лампочку нельзя будет выключать… Па, а ты с дядей Андреем Митрохиным сидел за одной партой?
— Нет, он высокий был, его сажали в последний ряд.
— А в каком классе тогда был ваш десятый «Б»?
— На втором этаже напротив химического кабинета в конце коридора. Кто там помещается у вас теперь?
— Тоже десятый «Б».
Андрюша учился в той самой школе, где и отец когда-то. Теперь эта школа имени Анания Петровича Савельева, который был здесь до войны директором и учителем русского языка. Запомнился он Виктору Николаевичу приветливым и очень вежливым, хотя и строгим. Страшновато, конечно, ученику, если директор школы живет в одной квартире, дверь в дверь. Но Ананий Петрович был хорошим человеком. Даже Аврора Алексеевна, перетрясая своим злоязычьем всех живых и мертвых, не пощадив и покойного Николая Демьяновича, даже она не нашла в своей ехидной памяти ничего плохого о Савельеве, только и буркнула однажды, что ростом Савельев был невелик.
Всякие поиски увлекательны сами по себе. Пробило десять, потом ударило еще один раз, а сын и отец Курносовы перебирали старые фотографии, раскладывали их по своему усмотрению, нарушив систематизацию, которой придерживалась покойная Калерия Ивановна. Так интересно оказалось ворошить прошлое! Близкий, понятный, не такой уж давний для Виктора Николаевича мир был далек и неизвестен Андрюше, был для него преданием, легендой, особенно все то, что касалось войны. А для отца его сейчас все значительное и незначительное обретало в воспоминаниях прелесть, какой будто и не наблюдалось тогда.
Легкий стук в дверь оторвал отца и сына от поисков.
— Наверное, к телефону, — сказал Виктор Николаевич. — Пойди, сынок, это мама… — И не договорил, обомлел, рука его, вздрагивая, потянулась к вороту измятой рубахи, поправила воротничок, потом поднялась ко лбу, пригладила волосы.
Нина стояла в дверях.
— Ма-а, ты за мной? — пролепетал растерянно Андрюша.
Было заметно, что растерялся мальчик не от своей вины (засиделся до поздней ночи и матери не позвонил), а от собственного удивления и чутьем понял, что должен это свое удивление скрыть от родителей.
Побледневший Виктор Николаевич быстро встал.
— Не ругай, пожалуйста, Андрюшу, — произнес он как мог спокойнее, — Это я его задержал. Вот видишь, — показал он Нине на вороха фотоснимков, каких-то бумаг и писем, разложенных на столе. — Перерыли весь архив, но ума не приложу, куда это наша бабушка Калерия засунула десятый «Б».
— Попроси у Митрохиных, есть же у них какая-нибудь, — сказала Нина смущенно, очень похожая сейчас на Андрюшу.
— Митрохины уехали в деревню в гости. Мы с Андрюшей уже подумали, что у них непременно найдется, но приедут они через несколько дней.
Говорил Виктор Николаевич и опасался, что не хватит дыхания и от радости сорвется голос, потому что Нина здесь. Нина пришла! «Сколько же лет прошло, как она ушла отсюда? — вспоминал он лихорадочно, будто для него было очень важно вспомнить в эту минуту, когда именно его покинула жена. — Ну да. Я отвез ее в родильный дом на Мещанскую. И больше с тех пор она здесь не была».
— Что же ты стоишь? — воскликнул он, выскакивая из-за стола, подал стул, смахнул с него бумажки. — Садись, Ниночка. Как ты вошла? Мы не слыхали звонка.
— Кто-то выходил как раз, — ответила Нина, села и принялась тоже перебирать фотографии, не поднимая глаз, и, чтобы скрыть свое смущение, стала отчитывать сына: — Пяти часов не было, как ты ушел. Мог бы предупредить. Ждем тебя ужинать, ждем…
— Но ты же не позвонила, — оправдывался Андрюша. — А есть я не хотел, мы пили с папой чай.
— Давайте снова попьем! — подхватил Виктор Николаевич и засуетился: — Это мы скоренько, это мы мигом. Андрюша, убирай-ка быстренько весь наш музей!