Торжественная часть окончилась, люди медленно прошли вдоль портретов, как вдоль Кремлевской стены, читая надписи вслух.
— «Старший сержант А. С. Митрохин. Погиб при форсировании реки Днепр», — прочитал Андрюша и сказал какому-то мальчику: — Это наших соседей Митрохиных сын. Папа мой учился с Андреем Митрохиным в одном классе. Правда, па-а?
Тот мальчик, которому это сказал Андрюша, посмотрел на Виктора Николаевича с печальным уважением, как на портрет в черной рамке. Виктор Николаевич остановился, вглядываясь в увеличенную фотографию одноклассника, и увидел на ней другие черты: кудрявенький завиток на лбу, круглые щеки, небольшие глаза, подушечки припухших век… Могло ведь случиться и по-другому? Стоял бы сейчас здесь высокий седоватый мужчина, живой и здоровый Андрей Сергеевич Митрохин, а его сынишка прочитал бы вслух: «Старший лейтенант В. Н. Курносов. Погиб при форсировании реки Одер», — и сказал бы: «Это сын наших соседей Курносовых. Ты правда учился с ним в одном классе, па-а?» Могло бы и такое произойти. Война!
Нина вбежала на школьный двор, когда уже все выходили из подъезда. Народ расходился, как с большого родительского собрания. Но покидать двор не торопились, стояли кучечками, сидели на лавочках. День был ясный, теплый. Молоденькая трава пробивалась кое-где на подметенных, но еще не вскопанных клумбах. Старики Митрохины шли маленькими шажками. Сергей Саввич поддерживал за локоть свою постаревшую Марью. Подлетела к ним Нина, нарядная, все еще юная, с непокрытыми пышными волосами, с ярким шарфиком, выбившимся из-под воротника легкого светлого пальто. Поздоровалась с Митрохиными, обняла, расцеловала их.
— Как на Христово воскресенье! — умилялась Никитична и спросила: — Что же это, Витя, твоя жена не похристосуется с тобой?
— Сегодня же не пасха, — отшутился Виктор Николаевич.
— Сегодня лучше пасхи! — значительно произнесла бабка, подняв к небу сухонький перст. — Помянули мы убиенных. Ох, как хорошо да красиво помянули их, сложивших головы за-ради нас. Я вот зятя своего пришла сюда помянуть, летчика Виталия. А где лежит его головушка, кто знает? Может, в небе он сгорел, может, на земле убили. Прожил-то всего двадцать годков! Как живой стоит у меня перед глазами. А сегодня пришли пионеры звать сюда Митрохиных, они пошли, и я пошла, сама. Никто меня не позвал.
Никитична не уставала и не забывала поминать летчика Виталия, который и зятем ей приходился всего полгода. И хотя последний муж дочки был степенный, уважающий Никитичну непьющий мужик, бабкино сердце на весь ее оставшийся век было отдано двадцатилетнему летчику Виталию, незабвенному и родному.
— Вить, а Вить, — позвала шепотом Никитична, притянула Виктора Николаевича за рукав. — Говорят, Нина к тебе ходит?
— Приходила.
— Что же ты? Ты старайся! Улещивай. Может, и помиритесь, а? Славно было бы, ах славно!
— К тому идет, — высказал неожиданно Виктор Николаевич сокровенную свою мечту.
— Дай бог, дай бог. У вас же сыночек, Андрюшечка. Ах, вежливый какой, уважительный. Ты теперь, Витя, держись. Слышишь, ни-ни, брось совсем.
— Знаю, Никитична, знаю.
— Ну, пошли тебе господь… Эх, порадуется твоя матерь на небесах. Вот пойду к Пимену, свечку за нее, покойницу, поставлю.
— Я дам вам на свечку, — полез было в карман Виктор Николаевич.
— Не надо. Мне знаешь кто дал? Аврора. Они же подружками были.
— Возьмите полтинничек и от меня. Поставьте еще одну.
— Эна, две! На кой ей? Жирно будет ее праведной душеньке, чтобы горели об ней две свечи. Аль, думаешь, и на том свете, как на этом, коли больше заплатишь, больше и отхватишь? Не-ет. Да разве в том честь, чтобы свеча на помин души горела? Это, пожалуйста, купи, воткни и запали. Не велик расход. А надо сказать доброе слово, помянуть покойницу чистой слезой. Мол, царство небесное тебе и благодать господня. Вот тогда и свечка ярче горит.
— Все это верно, Никитична. Мудрая вы старушка.
— Во-во! Ты меня слухай. Слухай! Я тебя научу. — И подтолкнула собеседника в спину: — Чего стоишь, ворон ловишь? Иди к ней. Иди! Подойди смирненько и скажи так ласковенько: «Здравствуй, Нина, дорогая моя жена». Кому говорю?
— Андрюша! — позвал Виктор Николаевич. — Мама пришла. Пойдем покажем ей мемориал.