Как же тут было не хохотать!
— Садитесь с нами, Евдокия Никитична, — пригласила мама, налила в чашку чаю, положила пирожное на тарелочку.
Никитична покивала ей и сказала:
— Эх вы! Дальние проводы, а ты чем потчуешь? Ты винца мне налей да музыку веселую заведи, чтобы ноги не утерпели.
Папа поставил пластинку — хор Пятницкого — и давай плясать! Не умеет, а старается, подскакивает, плечами поводит. Хотел вприсядку — и упал! А Никитична топчется на месте, руки растопырила и тоненьким голосочком покрикивает:
— И-их, и-и-их! — И на маму: — Чего уселась, молодая? А ну вставай, пляши!
— Ой, не могу! Ой, не могу! — хохочет мама. — Не умею я русского.
— Сумеешь, ма-а, — говорит Андрюша и тянет ее, ему очень хочется, чтобы и она тоже плясала, и показывает ей: — Смотри, это же совсем просто: руки так, а ноги так… — И сам заплясал.
— Ай комарик ты мой, ай молодец! — похвалила его Никитична и повалилась на стул. — Ух, передохну. Отплясалась я, Андрюшенька. Кончились мои хороводы. Эх, жалко — мало!
— Попляшешь еще, Никитична, на Андрюшиной свадьбе, — сказал папа.
— Я бы, Витя, в охоточку прошлась на твоей!
Папа промолчал, нагнул голову, надоело, наверное, слушать намеки. Ну люди! Им-то что? Мама тоже сделала вид, что не расслышала, и сказала:
— Помнишь, Витя, была у нас пластинка — медленное танго? Духовой оркестр играл это танго в парке ЦДКА.
— Эта? — переспросил папа, а сам уже поставил пластинку, подошел к маме и пригласил: — Вы свободны?
Они танцевали так: просто ходили медленно и плавно, и смотрели друг другу в лицо, и улыбались застенчиво, как незнакомые. Вот теперь было видно, что мама повыше папы. Ну и что же? Почему это обязательно муж должен быть выше жены?
Никитична притянула Андрюшу к себе и, довольная-довольная, сказала ему на ухо:
— Глянь, помирились. Слава те! Рада я за твоего отца. Царица небесная, спаси и сохрани.
От чего нужно было спасать и сохранять, Андрюша не понял, а спросить Никитичну постеснялся. Но может быть, она сказала так по привычке, вообще?
— Спасибо этому дому, — сказала она поднявшись. — Пойду. Накричалась, напрыгалась, пора и на боковую.
— Нам тоже пора, Андрей, — проговорила мама. — Одиннадцать уже. — И нате вам, придумала: — Андрей, а если я все же не разрешу? Виктор, примут обратно билеты в кассу?
— Примут. До отхода поезда за шесть часов.
— Сейчас касса открыта?
— Закрыта.
— Да ты что, ма-а! — закричал Андрюша, вскочил, и руки у него затряслись: — Бабушку слушаешься? Бабушка тебя перевоспитала? Она же отца терпеть не может, вот и сочиняет разные гадости.
— Нельзя так о бабушке говорить, — спокойно вставил отец, а мама рассердилась:
— Ах так? Не поедешь ты никуда, дрянной мальчишка! Сдай, Витя, утром билеты. Андрей, домой!
— Не пойду.
— Что-о-о?!
— Я останусь здесь ночевать, у папы.
— Это почему же?
— Потому. Вдруг вы с бабушкой запрете меня в шкаф или еще куда-нибудь, чтобы я не уехал.
— Не мели ерунду! — прикрикнула мама, а потом рассмеялась и спросила: — Где ты его положишь, Витя?
— Где захочет.
— Ну, будет мне сегодня нахлобучка. Давай я сама постелю ему здесь на диване. Ты же в той… в нашей комнате спишь?
— Да.
Мама перемыла чашки, прибрала всю посуду в буфет на место и приготовила Андрюше постель в первой комнате. Но ушла не сразу, а посидела, поговорила, смотрела, как раздевается Андрюша и укладывается спать. Смотрела так, будто он грудной ребенок и она сию минуту возьмет его на ручки и унесет с собой.
Уснул Андрюша не скоро, было радостно и непривычно: нет маминого голоса, нет бабушкиной воркотни. Проснулся ночью от запаха папиросного дыма. Отец стоял у окна и курил.
— Па-а, ты почему не спишь? Ты волнуешься, как мы поедем?
— Сейчас лягу, сынок. Дать тебе теплое одеяло?
— Не надо, мне тепло.
Приснилось под утро что-то страшное. Андрюша вскрикнул, открыл глаза и увидел опять отца.
— Что с тобой, сынок? Что тебе привиделось?
— Не помню… А ты, па-а, уже встал? Уже нам надо вставать?
— Нет, нет, милый. Еще очень рано. Поспи.
Серый свет в окне, молчаливый, онемевший двор, серьезное и покорное, серое и непонятное лицо отца — все это было похоже на сон…
Бабушка не пошла провожать на вокзал. Она думала, что на вокзале нужно непременно целовать отъезжающих и ей придется поцеловать зятя. Мама рассказывала это и смеялась, а когда объявили, что осталось пять минут до отправления, она быстренько поцеловала Андрюшу и папу и велела: