А утром, когда вышли из поезда, сказал, что им необходимо сегодня же разыскать одного старого знакомого, который живет в поселке на берегу. «Надо так надо!» — подумал Андрюша. Сдали вещи в камеру хранения на вокзале, позавтракали в кафе вкусно и без очереди, хотя мама пугала, что на юге летом как следует не поешь: везде полно. Потом приехали автобусом сюда в поселок. Прошли всю длинную улицу, вернее дорогу: с одной стороны хорошенькие каменные домики и садики, с другой морской берег. На берегу лодки. Есть перевернутые, а есть и неперевернутые, сталкивай в воду и плыви за горизонт… Но мечтать об этом было некогда. Андрей и папа шли и читали вслух номера домов. Нужен был семьдесят девятый. Это оказался последний домик, глина на нем поотставала кусками, облупленный, низкий, он выглядел хуже всех. И веранда была без стекол, одни столбики, которые обвивал виноград. Папа сказал: «Кажется, здесь». Постоял-постоял, подержался за калитку, но никого не окликнул и велел: «Пойдем, сынок, выкупаемся». Вот и пришли.
— Па-а? Сколько еще минут?
— Давай! Только входи потихоньку, медленно.
— А ты? Тебе и купаться не хочется?
— Сначала ты, сынок, потом я. Нельзя же бросить без присмотра сумку и одежду. Будем купаться по очереди. Иди.
Но тут коричневая девчонка, нанырявшись до того, что глаза у нее стали красные, вылезла из воды и предложила:
— Купайтесь оба вместе, а я за вашими вещами посмотрю.
— Спасибо. А вас это не затруднит? — как взрослую поблагодарил ее папа.
— Чего же трудного? Мне все равно стоять, — ответила она и опустила слипшиеся пучками мокрые ресницы, прикрыла ими серые и продолговатые, как у кошки, глаза. Заметно было, что ей понравилось, как папа с ней разговаривает: загорелые ее щеки порозовели и сравнялись цветом с облупленным носом: — Пожалуйста, постою, пока высохну. Не пойду же я мокрая домой.
— Вы здесь близко живете и вот прямо так ходите купаться? — восхитился Андрюша и помечтал вслух: — Здорово! И умываться не надо. Проснулся утром и беги — ныряй.
— Я умываюсь, — ответила обиженно девочка. — А то от морской воды на коже выступает соль.
— Оседает, — поправил папа.
— Ага, — согласилась она. — А волосы от моря делаются как пакля. Расческа их не берет, — и, закинув голову назад, замахала черными мокрыми волосами.
Брызги от ее волос попали на Андрюшу, он отступил на шаг, девочка перестала трясти, застеснялась и спросила:
— Вы комнату у нас на поселке снять хотите или приехали в гости к кому-нибудь?
— Я не знаю, — пожал плечами Андрюша и обернулся к отцу: — Па-а, мы кто — гости или дикари? — Но отец промолчал, он не слышал вопроса, и Андрюше снова стало очень жаль его, такого одинокого, кем-то обиженного и смешного в развевающихся черных сатиновых трусах. — Мы приехали к папиному старому товарищу, — сказал вполголоса Андрюша и показал рукой на поселок. — Он живет в семьдесят девятом, вон в том доме, но мы туда еще не заходили.
— Знаю, кто там живет! — обрадовалась девочка. — Это же дядя Шура Лагин! К нему никто еще никогда не приезжал!
— Родственников никаких нет у него?
— Нету. Он с бабушкой Дашей живет. Они вдвоем. Она ему никто, просто соседка, а ухаживает за ним как родная мать. Стирает, готовит и на веранду выводит сидеть.
— Сам он, что ли, не может ходить?
— Он еле стоит на костылях. Ноги волочит. Раньше он вовсе не вставал. Вы разве не знали?
— Папа мне не говорил об этом. Па-а, ты слышишь? Лагин болен, у него ноги парализованы.
Отец молчал. Незажженная сигарета торчала у него во рту. Он присел на корточки и шарил в карманах брюк.
— Па-а, ты про Лагина знал, что он не ходит?
— Спичек нет, — сказал недовольно отец и выбросил сигарету, сел и, как ребенок, принялся играть с песочком: наберет в пригоршню, поднимет высоко и сыплет сквозь пальцы.
— Вы же засорите себе глаза, — сказала девочка, но отец ей не ответил.
Андрюше сделалось неловко, он спросил, чтобы не молчать:
— Лагин этот купается в море?
— Кто же его понесет?
— Знакомые какие-нибудь.
— Так он и дался. Он никого не хочет утруждать. Сам, говорит, пойду, когда научусь ходить, а пойду обязательно. Недавно вот попробовал, спустился с первой приступочки и упал. Ушибся сильно.
Набегавшие широкими дугами низенькие волны перекатывали камешки с места на место и меняли цвет песка. А песок не поддавался, волна отходила, и он вслед за нею опять светлел.