Андрюша шлепал ногой по волне и думал, как же это обидно — жить возле моря и не купаться, а лишь смотреть, как идут другие с полотенцами и надутыми камерами. «А ведь если бы Лагина положить на спасательный круг или на камеру, он вполне мог бы плавать. Лежи, греби руками и плыви», — подумал Андрюша и спросил:
— Па-а, мы выкупаемся и пойдем к Лагину?
— Поедем в город. Одевайся, Андрей. Пора обедать, а то позже мы не сумеем никуда попасть. Везде будет полно народу.
— Вы вернетесь, мальчик? — спросила девочка.
— Обязательно, — ответил ей Андрюша.
А отец ни слова не проронил…
В городе, чтобы пообедать, долго искали, где очередь поменьше. Мама оказалась права. Потом отправились на вокзал, взяли чемоданы и пошли по адресу, который дала маме ее сотрудница., Шли, шли, и снова отец передумал:
— Отнесем вещи обратно, Андрюша. Что нам с ними таскаться?
Снова отнесли, сдали обратно в камеру хранения, а с собой взяли сумку, но пошли не туда, куда собирались, а почему-то снова на автобусную остановку возле киоска с газированной водой. И поехали в поселок к Лагину.
У отца был по-прежнему жалкий вид, но Андрюша вопросов не задавал. Ясно и так, что отец не очень стремится повидать старого друга. А надо. Может быть, они поссорились когда-то давным-давно? Мириться всегда не хочется первым, всегда охота, чтобы первым заговорил тот, другой.
Приехали. Вышли у продовольственного магазина на конечной остановке, и отец очень пристально смотрел, как разворачивается автобус, делает круг.
— Опять в город надумал? — спросил Андрюша. — Ты меня совсем сегодня замотал, па-а. Да ну тебя. Идем уж скорей к этому твоему Лагину.
— Потерпи, сынок, — ответил отец грустно и ласково.
— Мальчик Андрюша из Москвы! Мы вас ждем! — звонко кричала та коричневая девчонка, высохнувшая и одетая в желтое платье.
Она бежала к ним, а за ней семенил маленькими шажками совсем старенький старичок в очках и белой широкой, вышитой по подолу рубашке. Он держался одной рукой за сердце, а в другой держал панамку, махал ею и тоже кричал:
— Кто приехал к Лагину? Кто? — И, наконец приблизившись, вынул из кармана большой носовой платок, протер дрожащими пальцами очки и, вглядываясь в отца, спросил: — Вы не от Виктора Николаевича Курносова? Я к нему писал в апреле.
— Получил я ваше письмо, Игнат Фомич, — ответил папа и улыбнулся одними губами, а глаза были печальные.
— Виктор Николаевич! Дорогой вы мой! — воскликнул старичок и привалился к отцу всей своей белой рубахой, обнял, чтобы, наверное, отдохнуть, а отдышавшись, показал на Андрюшу: — Это ваш сынок? — И услыхав, что он не ошибся, привалился к Андрюше, схватил его за руку и отрекомендовался: — Соломатко. Хороший знакомый вашего папы. — И снова кинулся к отцу: — Ах, Виктор Николаевич, это вы! А мы с Дарьей Даниловной головы изломали, когда прибежала соседская девочка Зоя и сообщила, что к дяде Шуре приехали из Москвы какие-то знакомые, сын и отец. Мальчик такой красивый, а мужчина среднего роста. Подходили, говорит она, к дому и почему-то не зашли. Ах, какая жалость, а мы все были дома, и я, признаться, заметил, что кто-то подошел и отошел. Шура тоже видел, что, кажется, кто-то постоял у калитки. Шура последние три дня лежал в постели, а сейчас потребовал вывести его на веранду. Господи, он и не предполагает, что приехали вы! Он сейчас сидит на веранде и ждет.
Старичок говорил без умолку и то складывал вместе сухонькие ручки, то разводил ими в стороны, показывая, как он рад. Так уж рад!
Отец и Игнат Фомич пошли вперед, а Зоя и Андрюша за ними.
— Пообедали хорошо? — спросила Зоя и смотрела на Андрюшу не так, как тогда на море, когда он был ей совершенно незнакомый, чужой и посторонний. Теперь она приветливо улыбалась, потому что они уже были знакомы.
— Да, пообедали, — ответил вежливо Андрюша. — Народу очень много. Стояли долго в очереди.
— И надо же вам было стоять! Бабушка Даша сердится, борщ у нее все равно пропадает. Наварила полную кастрюлю, а никто не ест, все разволновались.
— Я люблю борщ, — признался Андрюша. — А ты? — Он решил, что теперь, когда стало известно, что они с этой девочкой знакомы, просто неприлично говорить ей «вы». Она еще, чего доброго, может обидеться.
— И я, — ответила Зоя. — Но больше люблю соус из синеньких.
— Из каких синеньких?
— Баклажаны так у нас называют.
— Значит, помидоры у вас называются красненькими? — рассмеялся Андрей.
— Помидоры и называются помидорами, и нечего вам смеяться над нами, — обидчиво сказала Зоя. — А у вас в Москве готовить не умеют. Варят какие-то щи без картошки, без бурака, без помидоров, из одной голой капусты.