— Что ты все «он» да «он»? Не стесняйся. Зови отцом.
— Тебе же это обидно, папа. Я вижу. — И Андрей опустил глаза, не хватило твердости в щедром сердечке. — Зачем ты это сделал, па-а? Мог же не привозить меня сюда, ничего мне не сказал бы, и я не узнал бы… об отце.
— Мама тебе все равно когда-нибудь рассказала бы правду.
— То мама, а то ты сам… Почему, папа?
— Самое большое счастье, сынок, это дарить людям счастье.
— Ты подарил меня Лагину?
Кивнув, Виктор Николаевич горько усмехнулся и поморщился, как от острой физической боли. «Как же все тебе объяснить, сынок, не сказав о главном?» — чуть было не произнес он, но выговорил другие слова:
— Возможно, тебе все расскажет отец. — И снова поморщился: — Я был перед ним виноват. Вот и хотел искупить ту свою вину.
— Непонятно говоришь, папа.
— В жизни главное — справедливость и честь. Так тебе понятно?
— Да. Поэтому, чтобы все было по правде, ты и сказал мне, кто мой настоящий отец?
— Не только ради этого. Он расскажет тебе и о другом… Жаль мне будет, Андрюша, если ты меня разлюбишь…
— Никогда-никогда, па-а, ни за что на свете! — горячо пообещал сын и бросился на шею Виктору Николаевичу.
«Откуда ты сейчас можешь знать?» — подумал он с горечью, а вслух шепнул:
— Поедем домой?
— Я приеду, па-а. Я же не насовсем остаюсь, а только на каникулы. Ты маме так и скажи, что к первому сентября я вернусь. Пусть не ругает меня. Хорошо?
— Хорошо, — сказал Виктор Николаевич, улыбаясь сквозь слезы, и представил себе вскрик Нины, когда он скажет ей, кому отдал сына.
Ох, как же он сам, сотворивший благо, сумеет все это пережить?
— Виктор Николаевич, голубчик, пора! Проводница сейчас ступеньку уберет, — беспокоился Игнат Фомич, заходя то с одного, то с другого бока.
Он взглянул на беленького трепыхавшегося старичка и раскрутил в уме цепь причин и следствий. Если бы он не встретил однажды давно в чебуречной этого Соломатку? Если бы не дал непонятно зачем ему свой адрес? Если бы не помчался неизвестно почему в этот пыльный, ненавистный город? А если бы не встретили они с Ниной на бульваре возле своего дома Лагина? Если бы младший лейтенант Лагин не пришел в тот проклятый день в сорок третьем домой к младшему лейтенанту Курносову? А если бы не было того распроклятого дня!
Цепь уходила в крепкие материнские объятия, в темный ночной коридор, в дальние закутки памяти, такие болезненные, что лучше не бередить, не тревожить. Хватило и нынешней боли, этой, что с ним сейчас, сию минуту, горькой и страшной.
Виктор Николаевич стоял на подножке рядом с проводницей и в ее недоумевающем взгляде увидел отраженной эту свою боль, когда Дарья Даниловна, утирая счастливые слезы, успокаивала его в простоте душевной:
— За Андрюшечку не беспокойтесь. Не у чужих людей кидаете, а у отца родного.
Поезд дернулся и поплыл в пустую, отныне ненужную жизнь, в которой у некоего Курносова, проживающего в Москве, уже не было сына.
Проводница заперла дверь и, уходя, сказала, будто пришлось к слову:
— Чужое, оно чужое и есть. Вот у моих знакомых тоже… — Но Виктор Николаевич безмятежным голосом перебил:
— В какую сторону вагон-ресторан? — давая понять, что подобные примеры к нему не относятся.
— По ходу поезда через два вагона.
Он не захотел стоять в очереди за пивом, вернулся в купе, влез на свою голую полку и моментально уснул. Проснулся вечером. Попутчики — молодая семейная пара и пожилая дама — ужинали. Проводница разносила чай.
— Вы и постель не успели получить, — сказала она ласково Виктору Николаевичу. — Уснули ну прямо как убитый. Вот ваш стакан. А постель я вам принесу, когда закончу с чаем.
Он взял стакан, чтобы не обидеть женщину. Не хотелось ни пить, ни есть. Хотел одного: скорей приехать и спрятаться. Запереться на ключ в своих двух комнатах, быть одному. Он устал ходить среди людей, как напоказ, с вывороченной душой, устал говорить разные ненужные слова, улыбаться, думать. Скорей бы попасть к себе домой, лечь и лежать, пока не кончится отпуск. А потом что? А потом ходить на работу и ждать писем от Андрюши. Ждать, когда Андрюша приедет…
«Андрюша, идем, я уложу тебя. Дарья Даниловна, где можно лечь мальчику? Постелите, пожалуйста!» — распорядился Виктор Николаевич и увел сына с веранды в комнату, а вернувшись, попросил Лагина: «Не посвящай его в ваши с Ниной эти подробности. Ему еще рано».