Однако в этот день направлять парламентеров было уже поздно: начинало темнеть. Майсель, неохотно согласившийся идти в форт, доказывал, что оттуда трудно разглядеть белый флаг, а и заметят, так могут оправдаться — темно! И комендант прикажет стрелять. Это вызвало у Веденеева и Колчина подозрение: надежен ли обер-лейтенант? Прав он лишь в том, что ночью вести переговоры очень трудно, лучше отложить до утра.
— Ну вот! — гаркнул Афонов. — Началась волынка. Будет же нам неприятностей с этим фортом!
— Ничего. Добьемся капитуляции без крови, — сказал Веденеев, сохраняя спокойствие и уверенность в начатое дело. — Форт — своего рода барометр, гарнизон будет реагировать на то, что происходит за стенами. В Кенигсберге дела идут успешно. Скоро встретимся с гвардейцами.
12
Форты восьмой и десятый на южном изгибе обороны немцев были как два крепких, глубоко сидевших клыка. Между ними с участка девятого форта, захваченного нашими войсками ранее, Гвардейская армия наносила главный удар корпусом генерала Гурьева. Здесь Гарзавин компактно держал свои тяжелые танки, готовый в удобный момент двинуть их в атаку. Стрелковый полк Булахова наступал правее железной дороги на пригород Понарт. С левой стороны от полка донесся потрясающей силы взрыв — это саперы разделались с фортом: они обнаружили несколько бочек взрывчатки, подкатили их к земляному валу и столкнули. Словно непроглядная туча нагрянула и в одном ударе молнии израсходовала весь свой грозовой заряд, — стена форта рухнула.
Наши войска двинулись к Кенигсбергу. По топкой низине шли бойцы — в грохоте немые. Ползли танки и самоходки, глубоко увязая в земле, иногда над той или иной бронированной машиной взметывался дым, будто мгновенно вырастало густолиственное раскидистое дерево.
Второй батальон полка Булахова сумел пробиться к железнодорожной станции, но встретил здесь сильный огонь противника. Булахов выдвинул вперед разведку с танками.
Шестопалов и Лептин остановились в конце улицы, выводящей к привокзальной площади. Саперы и автоматчики соскочили с брони. Танки прижались к стене дома. Впереди был Лептин, наблюдал; Шестопалов слышал в наушниках его голос:
— На площади — батарея, три пушки.
Это были остатки батарей, разбитых нашей авиацией. Искореженный металл и колеса пошли на баррикаду, перекрывшую выход на площадь. Наши самолеты уже не бомбили здесь, и немецкие зенитки стояли опустив стволы, приготовившись к стрельбе но танкам.
— Куда наведены пушки? — спросил Шестопалов Лептина.
— Сюда. Погорим, товарищ лейтенант. Эх, зеленая Улома!ꓺ
— Молчи и жди команду, — приказал Шестопалов.
«Зеленая Улома!» — мысленно передразнил он Лептина. — Наш генерал и гвардии полковник сидят в танках, находятся в боевых порядках стрелкового полка. В штурмовых отрядах, вероятно, многие погибли или ранены. Станцию враг обороняет крепко, выбить его отсюда трудно. Есть возможность зайти немцам в тыл, неожиданно ударить, помочь штурмовикам. Надо ворваться на площадь, уничтожить пушки на ней, потом двинуть вон туда, где сидят пулеметчики: они прижали огнем наших бойцов к земле. Расстояние до пушек близкое, все решат секунды. Пока танк выдвинется для точного выстрела и наберет скорость… Но без риска нельзя, не рисковать — не победить».
— Осколочным, — скомандовал Шестопалов заряжающему и затем водителю: — После выстрела — вперед! — Он вызвал Лептина и передал по радио: — Приготовиться! Я иду первым.
Танк двинулся, огибая машину Лептина. Вот он, решающий момент! А сколько их было, решающих моментов, если Шестопалов за три года войны идет в шестом танке! Шестопалов — в шестом… Не роковая ли, на самом деле, эта цифра?
Эх!ꓺ
К черту все! Вперед!
Мотор взревел во всю мощь. Выстрел! Танк рванулся, высекая гусеницами искры из каменной мостовой. Он врезался в баррикаду, подцепил и взвалил на себя весь этот металлический хлам. Может, это и спасло танк. Снаряд угодил прежде в мешанину горелого железа и не пробил броню. В следующую минуту две вражеские пушки были раздавлены. Танкист-стрелок рубил пулеметным огнем разбегающихся немцев.
— Погуляем, черт возьми, по вокзалу, — услышал лейтенант радостный голос Лептина.
Можно бы ворваться в широкие двери вокзала, под стеклянную разбитую крышу, подавить спрятавшуюся в углах пехоту, уничтожить штаб противника, но Шестопалов скомандовал: