Пока артиллерия вела артподготовку, танки выдвигались на исходные позиции. В окружении генералов и старших офицеров Кох наблюдал за сосредоточением пятой танковой дивизии. Гудели моторы, раздавался скрежет гусениц, иногда близко выплывали угловатые черные машины. Они выстраивались в две колонны и между ними занимали место бронетранспортеры с пехотой. Кох видел здесь обычную для немецкой армии организованность, четкое управление и совсем утвердился в мысли, что он поступил правильно, прибыв сюда: гарнизон Кенигсберга мало боеспособен и ничего существенного не добьется; все решит вот этот удар группы «Земланд».
Сосредоточение танков проводилось в полной темноте, со всеми мерами маскировки. Все шло по плану. Но с началом артподготовки русские усилили воздушную разведку. Одна из эскадрилий штурмовиков по каким-то признакам угадала, что тут затаились танки, и на бреющем полете атаковала их. Несколько машин загорелось. Русские не замедлили вызвать подмогу. Появились пикирующие бомбардировщики.
Огня на земле стало больше. Из черноты неба выныривали на свет голубоватые машины с алеющими звездами, обрушивали грохот взрывов, а огненные хвосты реактивных снарядов проносились почти горизонтально над дорогой, и там, где снаряды ударялись о бронированную цель, зажигался еще один костер. Зенитные пулеметы на бронетранспортерах открыли огонь по самолетам и обнаружили себя. Пехотинцы спрыгивали на землю, разбегались по лесу. Большой массив леса впереди, который предстояло танкам и пехоте преодолеть и затем уж ринуться в атаку, оказался под густым обстрелом тяжелой русской артиллерии.
Пятая танковая дивизия разваливалась, гибла в море огня. Какое-то время Кох тупо смотрел, не в силах понять случившегося. Задуманный отсюда удар с участием танковой дивизии, полностью сформированной и хорошо вооруженной, на деле превращается в небольшой эпизод сражения.
Чего вы ждете? — крикнул Кох. — Пока не останется ни одного танка?ꓺ
Пачкой взлетели в небо ракеты, вспыхнули яркой гроздью. Уцелевшие танки вместе с пехотой двинулись на отсечный огонь русской артиллерии.
Взрывы переместились дальше, из-за леса доносились резкие выстрелы танковых пушек, и гаулейтер сказал:
— Прорываются…
В десяти шагах от Коха и генералов находился пост полевой жандармерии и эсэсовцев. Сюда приводили поодиночке и группами солдат, у которых не хватило духу подняться с земли и пойти за танками в лес и дальше, где бушевал артиллерийский огонь. Это были главным образом фольксштурмисты — старики и подростки. Отдельно стояла группа солдат и унтер-офицеров — тыловиков, задержанных потому, что при бомбежке оказались в расположении не своей дивизии.
Пригнув голову, Кох медленно приблизился к тем, что испугались идти в атаку, и молча стал рассматривать их. Они жались в кучу; впереди оказались два фольксштурмиста: одному было около шестидесяти лет, другой — совсем мальчик. Отец и сын, вероятно. А может, дед и внук? Рядом с ними — пожилой солдат. Кох разглядывал его, испытывая удивление и смутную радость. Если бы гаулейтер был не в генеральской шинели и фуражке, не такой толстый, важный и без усов, а как этот пожилой солдат — в грязном обмундировании, с дряблыми щеками, то их трудно было бы различить. Генералы и старшие офицеры, обступив Коха, не видели сходства между ним и солдатом, а он, вообразив себя на секунду переодетым во все солдатское и отощавшим, как в зеркало смотрелся.
— Солдат фольксштурма? — спросил отрывисто Кох.
— Никак нет, мой генерал, — солдат не знал гаулейтера в лицо.
— Докладывайте!
— Солдат тринадцатого мотострелкового полка пятой танковой дивизии Рольф Бергер.
— Откуда родом?
— Хазенмоор, недалеко от Гамбурга, мой генерал.
— Родные есть?
— Нет, мой генерал, — пожилой солдат отвечал смелее, надеясь на помилование. — Жена умерла, сын погиб на фронте, дочь замужем, в Восточной Пруссии, — никаких известий.
— И ты струсил? Хорошо, что отвечать за тебя некому…
Гаулейтер распахнул полы шинели и левой рукой вытащил из кобуры пистолет. Солдат побелел, рыжие, как у Коха, ресницы стали видны отчетливо. Все фольксштурмисты в испуге отшатнулись от него. Гаулейтер выстрелил солдату в лицо и, когда тот упал навзничь, выстрелил еще, опять в лицо, потом повернулся к старику и мальчишке, спросил, кто они, и закричал:
— Какой позор! Семейное и групповое дезертирство!ꓺ