— Через час отправляется еще один транспорт. Возможно, посчастливится и нам.
— Транспорты уходят и не доходят: русские торпедные катеры и подводные лодки топят их. Ночью все же надежнее — с неба меньше опасность.
— Я отправился бы немедленно.
— Господин гаулейтер заявил: все раненые будут эвакуированы. Гаулейтер остается здесь. Русские сюда не придут, я уверен.
— То же говорили о Кенигсберге…
— Но будем надеяться на лучшее.
В порту у мола стояла громадная баржа. К ее высокому борту прижался небольшой буксир — эти два столь разных судна напоминали кита-великана со своим детенышем. Было много и других судов, но люди, столпившиеся в порту, замечали, что крытые машины, придя из города или еще откуда-то, чаще останавливались возле баржи, в нее сгружались ящики и тюки, хорошо упакованные, затем некоторые спускались с высокого борта баржи на буксир.
Низкие тучи накрыли море. Раненые, многие полуодетые, дрожали и не покидали порта, надеясь попасть на транспорт.
Во второй половине ночи, ближе к утру, когда беженцы и раненые солдаты, намучавшись в напрасном ожидании, уснули где попало, к молу проскочил черный мерседес. Эсэсовцы, пропустив машину, сомкнули цепь, перегородили мол. Дальше, около баржи, стояла группа военных. Открылась дверца машины. Из нее вылез человек в штатском — неказистое пальто, шляпа-котелок, на ногах черные ботинки.
Кох! До сих пор он ходил в генеральской форме, сейчас ничто не отличало его от обыкновенного горожанина. Военные, среди них были два генерала, переглянулись.
Кох посмотрел в море и на небо, прошелся по молу и остановился перед военными. Все ждали, что он скажет? Пробиться к Кенигсбергу не удалось, гарнизон там долго не продержится. Скоро надо ожидать сильного удара русских в сторону Пиллау. Почему в такой обстановке гаулейтер решил уехать, куда?ꓺ
Понимая, что в таком виде кричать и угрожать не следовало и перед отъездом совсем не годилось, Кох заговорил вкрадчивым и тихим до шипения голосом:
— Я отъезжаю для того, чтобы объединить все войска, сражающиеся в Восточной Пруссии и Померании. Сейчас они разрозненны. Войска оперативной группы «Земланд» и оставшиеся на косе Фрише-Нерунг, в устье Вислы, на косе Хель, гарнизон Кенигсберга… Да, да, и гарнизон Кенигсберга. Он будет сражаться до последнего солдата — таков приказ, и русские дивизии лягут там обескровленные. Все наши войска войдут в состав единой армии, которой дадим название «Восточная Пруссия». Здесь, на Земландском полуострове, — основные наши рубежи, главный плацдарм, это вы должны помнить. Придет день — отсюда мы ударим по врагу и победим. А пока нужно выстоять. Вспомните блистательный пример Фридриха Великого. Он в совершенно безнадежной, казалось бы, ситуации, вопреки всяким паникерам и маловерам, выстоял, добился победы и возвеличил Пруссию. Сейчас главное в том, чтобы верить и держаться. Я хорошо знаю вас, господа, и вы меня… Поэтому скажу: скоро, очень скоро фюрер даст новое оружие, какого еще не знает ни одна армия, поверьте мне. Это оружие все изменит, и мы победим. А пока надо стоять. У вас отлично подготовленная оборона. Не должно быть никакого отхода войск. Отход был бы преступлением. Законы рейха беспощадны. Трусов и паникеров расстреливать на месте — право каждого боевого офицера. Пусть все они знают это право.
Кох говорил не повышая голоса, посматривал в небо и на море.
— Путь ваш, господин гаулейтер, предвидится опасным, — сказал один из генералов. — Желаем полного благополучия.
— Благодарю. Генерал Вартман со своим штабом благополучно прибыл на остров Борнхольм. Балтийское море — немецкое море. Тем не менее, меры предосторожности приняты.
Кох и сопровождавшие его эсэсовцы прошли на баржу, затем по трапу спустились на палубу маленького буксира. Сильно пахло нефтью, и вода в море была черная, как нефть. Суетились матросы, топот их крепких ботинок раздавался повсюду на железной палубе. Кох прошел в каюту. Без команды буксир медленно двинулся вдоль борта баржи и остановился возле носа ее. Оттуда сбросили канат. Матросы ловко закрепили концы, сделали все быстро, удивляясь, однако, тому, что понадобились канаты: ведь баржа самоходная.
Буксир тихо, без огней направился в море. На корме остались двое матросов — связистов. Они крутили большую катушку, спуская в воду телефонный провод. Эти понимали, для чего был прикреплен канат, — чтобы не оборвался провод: он длиннее каната. Из предосторожности Кох отказался от радио — телефоном он связан с баржей, на которой есть рация.
Баржа тронулась с места, пошла за буксиром. Издали неясный силуэт ее напоминал скирду сена, потемневшего под дождями.