Это была победа, обернувшаяся в дальнейшем разгромом, но в течение почти целого года, с февраля 1970-го до февраля 1971-го, Шукшин торжествовал. Бритикову ничего другого не оставалось, как взять под козырек, однако успех Шукшина насторожил его коллег. Вспомним фразу Василия Макаровича из воспоминаний Василия Белова: «Сколько бешенства, если ты чего-то добился, сходил, например, к начальству без их ведома. Перестанут даже здороваться…» Это был тот самый случай: без ведома сходил к начальству и добился своего.
Можно предположить, что именно к этому времени относятся воспоминания Анатолия Гребнева, когда он соседствовал с Шукшиным в Доме творчества в Болшеве.
«Он поселился в комнате напротив моей, третья оставалась пустой, в ней мы устраивали вечерние чаепития — чаще всего вдвоем, иногда с гостями, но без крепких напитков. “Это когда я еще пил”, — говорил Шукшин, вспоминая какой-нибудь эпизод из прошлой жизни. “А знаешь, почему я бросил? Утром — стыдно…”
Занимался он в тот месяц “Степаном Разиным”, давно написанным и уже однажды зарубленным в инстанциях; теперь вдруг забрезжила надежда: появился какой-то немец-продюсер, предложил выгодный контракт, Шукшина срочно вызвали к начальству и попросили расширить сценарий, сделав из двух серий три — такое условие поставил немец. Это оказалось трудным делом, Шукшин, по его словам, проклял все на свете и уж сам был не рад, что взялся, но работал».
Трудно сказать, ошибка ли это мемуариста или — что более вероятно — замечательный пример шукшинского мифотворчества, дурачества, заметания следов и шифровки, когда под немцем надо понимать либо Баскакова, либо Романова, под двумя сериями из трех — три из четырех, а под «проклинанием всего на свете», что взялся за эту работу, — жгучую в ней заинтересованность и уверенность в успехе. Тогда, в 1970-м, когда вся страна и все прогрессивное человечество начали с размахом праздновать столетие со дня рождения Степана Разина XX века — В. И. Ульянова-Ленина, казалось, что зависть и недоброжелательство коллег дальше шипения поварихи, ткачихи и злой бабы Бабарихи не пойдут. Напротив, у Шукшина появлялись союзники. С одобрительным заключением о сценарии выступила редактор Киностудии имени Горького В. Погожева: «Это талантливое, своеобразное, зрелое произведение большого художника, глубоко продуманное, в основе которого лежат исторические материалы, пристально и заинтересованно изученные автором и художнически им осмысленные. Кинороман “Степан Разин” с большой силой и убедительностью воскрешает полные героизма и глубокого драматизма события из русской истории… Еще в 1967 г. сценарий “Степан Разин” был направлен в Комитет на утверждение, пора бы нам решить его судьбу».
Окрыленный Шукшин выступил 26 февраля 1970 года на заседании худсовета Киностудии имени Горького, где обсуждался производственно-тематический план на 1970–1971 годы: «На четыре фильма я не отважился, потому что у меня есть опасение, что я не удержу зрительский интерес, потому что даже, глядя “Войну и мир”, я не мог одолеть четвертую серию, — срезал Василий Макарович своего будущего мосфильмовского начальника С. Ф. Бондарчука. — На трилогию я смотрю с большим удовольствием и с благодарностью к Комитету согласился <ее> делать».
Вместе с разрешением режиссеру были даны ценные указания. В Комитете Шукшина попросили, во-первых, сохранить в глазах будущего зрителя обаяние и человечность легендарного крестьянского вождя, во-вторых, создать образ воина-полководца и искусного дипломата, в-третьих, бережно отнестись к национальному началу характера Степана Разина и, наконец, снять излишне подчеркнутые в литературном сценарии мотивы богоборчества героя. Последнее есть, наверное, уникальный в истории советского кинематографа случай, когда Госкино СССР защищало христианскую религию от русского художника и просило его бережнее относиться к Церкви.
Шукшин возражать на словах не стал, и работа над фильмом перешла в практическую плоскость. В результате переговоров директора Киностудии Бритикова и высших чиновников Госкино (Романова и Павленка) ориентировочную стоимость картины определили в четыре с половиной миллиона рублей, и как показал дальнейший ход событий, эта сумма «Степана Разина» окончательно погубила. Погубили и тот пиетет, та предупредительность, с которой чиновники стали к Шукшину относиться. Василию Макаровичу везло, слишком везло весной 1970 года: ему помогали с декорациями, костюмами, снаряжением, а надо понимать, какой сложной предполагалась картина — с этой точки зрения она ни в какое сравнение не шла с тем, чем занимался Шукшин раньше. Надо было построить флот, а для этого приобрести корпуса и двигатели речных судов и переоборудовать их под струги, надо было нанимать рабочую силу, покупать коней, тратиться на командировки. Приведенные в изданной в 2009 году в Барнауле книге «Василий Шукшин: жизнь в кино» документы поражают воображение грандиозностью какого-то голливудского размаха. В сущности, вся Киностудия с ее производственными мощностями должна была работать в течение нескольких лет на одного Шукшина. Но едва ли Василий Макарович об этом задумывался — думали другие и прикидывали, как быть и что делать им — а Шукшин упоенно готовился снимать свою главную, как сказал бы Василий Белов, «киношку» и сыграть в ней главную роль.