Я демонстрирую парню свою руку и тот, приметив тонкие белые шрамы, вдруг тихонько на них дует. В моей груди что-то взрывается, уши закладывает, и я не могу сделать вдох. Просто разглядываю парня, будто от него сейчас зависит мое будущее, и бесконтрольно падаю все глубже в синюю бездну…
— Подожди пару минут! — он внезапно хватается за рюкзак, вскакивает и, несмотря на высокий рост и приметные шмотки, очень быстро смешивается с толпой. Такие фортели сегодня кое-кто уже выкидывал, и я, откинувшись на жесткие доски, глубоко дышу ртом и пытаюсь различить за слоями атмосферы темный космос. Почему она есть, пока светит солнце? Почему рассеивается и уступает место его магнетической черноте после заката?..
Уставшее, распухшее светило уже скатилось к зубчатому горизонту и наполовину погрузило в него свой румяный бок. Надо ехать домой — горьких разочарований на сегодня достаточно. Но теперь я хотя бы в курсе подвоха с автобусом и точно не заблужусь.
Достаю телефон, сверяюсь со временем, и он тут же разражается жужжанием: звонит Лиза.
— Варя, вы все еще гуляете? Скажи Шарку, чтобы немедленно вез тебя обратно. Мама с Женечкой будут звонить в одиннадцать, если я не приглашу тебя к трубке, ко мне появятся вопросы.
— Поняла. Скоро буду! — бодро рапортую я и отключаюсь. И, вскрикнув, вздрагиваю: мой изрядно запыхавшийся, но довольный собеседник снова садится рядом и торжественно вручает гигантский рожок мороженого.
— Вот. Где-то читал, что хандру можно вытравить ударной дозой глюкозы. Вдруг поможет?
Я благодарна ему. За то, что вернулся и не бросил. За то, что запомнил, какие добавки я люблю. За то, что выслушал и утешил.
— Спасибо! — гнусавлю я. — Думаю, это должно помочь.
На меня наваливается приятная слабость и ворохи воспоминаний — побег от алкоголиков в сквере, похождения по пустому музею, обещание отблагодарить парня за спасение и угостить точно таким же мороженым, его подозрительные оговорки… К ряду безумных совпадений можно смело отнести появление Васи, и я, с удовольствием откусывая сливочный шарик, опять прилипаю к парню с расспросами.
— Ты совершенно точно назвал меня Юшей. Почему?
— В прошлый раз позабавила твоя реакция. А сегодня глянул на тебя и понял: тебе подходит. Юша ты, и больше никто.
Он так широко и красиво улыбается, что перестает казаться реальным, и я трясу отяжелевшей головой.
— Ты так и не представился.
Парень вздыхает; улыбка из обезоруживающей превращается в загадочную.
— У меня такое старческое, дедовское, воняющее нафталином имя… Я никому его не говорю. Чтобы не портить о себе впечатление. Но ты тоже можешь придумать мне подходящее прозвище. Согласен на него отзываться.
Я вгрызаюсь в хрустящий рожок и смеюсь:
— Это странно. Ты жутко странный.
— Ничего странного! Это единственный выход, когда тебя зовут Евпсихий или Акакий.
Я прыскаю и, едва успев прикрыть рот, разражаюсь громким хохотом:
— Тебя так зовут?! Ну… между прочим, первое звучит вполне неплохо!
— Да? А как тебе такое? — закатываясь от смеха, он сыплет вариантами неблагозвучных и откровенно похабных имен, и вскоре я начинаю умолять:
— Пожалуйста, прекрати, у меня уже лицо заболело!
От Лизы прилетает серия гневных сообщений. Приходится вернуться в бренную реальность.
— Папа призывает домой? — интересуется парень, и я зависаю — мне срочно нужно придумать для него подходящий ник, но ничего не находится… Киваю и, проглотив остатки рожка, удрученно встаю со скамейки.
Мы бок о бок идем по набережной — тени удлинились и протянулись на многие метры вперед, под фонтанами зажглась разноцветная подсветка, влюбленных парочек заметно прибавилось. Прогулка, которая должна была закончиться полным фиаско, продолжается непринужденно и весело — мы болтаем о японских мультфильмах, о стилях рисовки, о любимых героях, и щелкаем нашедшиеся в кармане парня орешки. Речи льются сами собой, а лицо, кажется, и вправду заклинило от улыбки.