Если существуют «домашние» дети, то я выросла буквально в тепличных условиях. До седьмого класса бабушка каждый день провожала меня в школу и после звонка встречала у ворот. Прежние одноклассники относились ко мне никак: не обращали внимания, но и не доставали. Уверена: в сентябре они даже не заметят моего отсутствия и не вспомнят имени.
Меня устраивала такая жизнь: вечера в компании книги или скетчбука, занятия в художке, подготовка к проектам, участие в олимпиадах.
Но однажды, когда мне исполнилось пятнадцать с половиной, в груди засело ноющее, навязчивое томление, похожее одновременно на тревожное предчувствие, на мандраж перед экзаменом, на ожидание любви и на уверенность, что она обязательно придет. К маю оно превратилось в наваждение, и с наступлением каникул стало нестерпимым.
Мне вдруг тоже захотелось бродить по летним улицам за ручку с кем-то невероятным, улыбаться ему, любить его, заглядывать в глаза и нарушать правила. Мне сотни раз снился его звонкий смех, до мурашек приятный голос и горячий, опьяняющий парфюм с запахом соли и солнца, но в моих снах у парня не было четкого лица.
Этим летом эмоции бушуют, как ураган, но я до сих пор одна — одна настолько катастрофически, что это невозможно вообразить. Стыдно признаться: до сегодняшнего дня я рассказывала секреты только голубю, и у меня лишь папин номер в списке контактов.
Поток машин останавливается в ожидании зеленого разрешающего сигнала, и впереди открывается вид на величественное здание с рядами колонн и множеством ступеней. Судя по барельефам на фронтоне, это — местный театр. На лавочках у фонтана обнимаются влюбленные парочки, дети бегают по мраморным бортикам и визжат, а пожилая полноватая тетенька в серебристом платье и ажурной шали кормит хлебными крошками стаю сизых голубей. Внезапно она оборачивается, пристально на меня смотрит и приветливо машет рукой в белой митенке.
Городская сумасшедшая — таких и в наших краях было много. Но я всегда им сочувствовала, помогала перейти дорогу и даже выслушивала, вот и сейчас поднимаю руку и машу ей в ответ.
Тут так торжественно и красиво, что хочется плакать, и я мысленно умоляю провидение послать мне компанию по интересам, преданного и смелого друга, занятие по душе и силы стать лучше — только бы не тухнуть летние каникулы и всю оставшуюся жизнь в четырех стенах. В голове снова возникают образы белой птицы, большой высоты, необъятного неба…
Историческая часть города резко заканчивается, и я разочарованно провожаю взглядом старинные особнячки, новоделы и памятники советской эпохи. Мы въезжаем в микрорайон исполинских однотипных новостроек, и из достопримечательностей здесь — голый асфальт, только что высаженные, но уже сухие деревца, пластиковые детские горки и строительный мусор на газонах.
У ближайшего подъезда маячат две фигуры, и я безошибочно узнаю нарядную, яркую Анну и долговязую мрачную Лизу.
Анна на пять лет старше папы, но он говорит, что она потрясающе красивая, роскошная и умная, и возраст не имеет значения. У меня нет причин с ним не соглашаться. Пусть я не разбираюсь в женской красоте, но талантливых людей уважаю. А она — большой талант: создает жутковатые картины с городскими пейзажами, ведет курсы живописи онлайн и работает в государственном музее истории и искусств. В позапрошлом году бабушка подарила мне на день рождения ее курсы. Именно Анна успокоила встревоженного папу, рассказав об известных художниках, которые, как и я, специализируются лишь на одной определенной тематике и изображают только горы, только море, только… котиков. И имеют признание критиков и ценителей.
А еще Анна круто поет, замечательно готовит и заразительно хохочет, и, когда она рядом, что-то в моей груди оттаивает и искренне тянется к ней.
Папа расцветает в улыбке, но Лиза надменно фыркает, и я глотаю кислый комок досады.
Мне хватило нескольких визитов сюда, чтобы понять: вытерпеть выходки Лизы временами бывает слишком тяжело.
Наш с ней стайл мог бы быть похожим, но я одеваюсь в черное для того, чтобы быть незаметной, а она — чтобы эпатировать и агрессивно привлекать внимание. В ее обществе я теряюсь, становлюсь невыносимо тупой, не просекаю, когда она шутит, а когда пытается побольнее задеть. Она взрослая, самостоятельная и самодостаточная. Ей уже восемнадцать, она учится в художественно-реставрационном колледже, куда я мечтала поступить и куда, с моей травмой, путь мне теперь заказан.
Вытряхиваюсь из машины, дежурно обнимаю Анну, киваю Лизе, но не удостаиваюсь взаимности и, дождавшись, когда папа и его жена разомкнут крепкие объятия, вслед за ними ныряю в темный подъезд.