— Постой. А что с ним стало? — вздрагиваю я.
— Пьет, не просыхая, ведет историю искусства в небезызвестной «Суриковке», но многотысячных тиражей давно не имеет.
— Нет, я про волшебника, которого он изгнал!
Спирит замирает, уходит в себя и отрешенно шепчет в звенящей тишине:
— Ожившие желания людей служат только своим создателям, а те имеют над ними безграничную власть. Если люди перестают в них нуждаться, призванные остаются в этом мире и продолжают жить. Не могут подойти к своему создателю, не видят света, не чувствуют радости и мучаются до скончания дней. Но создатели тоже грустят — от потери важной части себя…
— Хочешь сказать, что тот книжный герой так и живет среди нас?
Спирит сбрасывает маску обладающего тайным знанием медиума, беспечно пожимает плечами и усмехается:
— Я ничего не хочу сказать. Я просто рассказываю городские легенды.
22
Небо плавно меняет оттенок с нежно-сиреневого на фиолетовый, заметно холодает, уши закладывает от вечерней тишины. Даже звуки моторов и лай собак не долетают до такой высоты, и изоляция от мира кажется абсолютной.
Спирит, покатываясь со смеху, рассказывает историю про Красотку — идеальную девушку, которую, страдая после измены любимой, призвал какой-то несчастный парень.
— В итоге он помирился со своей бывшей, а Красотку попросил уйти. Но Красотка, хоть и испытывает вечные мучения, сориентировалась в ситуации и не пропала — свела с ума влиятельного мужика и обзавелась деньгами и властью.
— Неужели вот так просто можно призвать того, кто тебе нужен?
Парень вздрагивает, как от пощечины, и глухо отзывается:
— Это непросто. И никого не делает счастливым. Потому что пафосная фраза про ответственность за тех, кого мы приручили, не работает. Это одна из главных мистификаций человечества.
Я различаю в его тоне досаду и горечь, а в синих глазах — ледяное дно и, отпрянув, включаюсь в реальность. Здесь, на его планете, спокойно и сказочно, и можно беспечно просидеть хоть сто лет, но уже совсем стемнело… А дома кавардак, Лиза в раздрае, скоро сеанс связи с Анной и папой. Мне вообще не стоило отнимать время у этого шикарного парня. И влюбляться в него категорически нельзя.
В темноте подъезда Спирит провожает меня до квартиры и, помахав на прощание, скрывается за металлическими створками лифта. Достаю из кармана связку ключей, но, вздохнув, вынужденно упираюсь затылком в прохладную стену. Тело — от кончиков пальцев до подкосившихся коленок — дрожит и наливается слабостью, воздуха не хватает, а сердце колотится где-то у горла. Помимо нечеловеческой, запредельной красоты Спирита, я уловила исходящую от него искреннюю заботу и настоящую, не наигранную заинтересованность. Это намного весомее и серьезнее пустых ухмылок и трепа Шарка, и оттого пугает до чертиков.
***
На кухне горит желтоватый свет, заплаканная Лиза тщательно вытирает стаканы бумажным полотенцем и рядком расставляет на полочке. В квартире, насколько хватает моего зрения, царит идеальная чистота.
— Ты как? — я разуваюсь и робко мнусь у входа, но Лиза лишь упрямо вскидывает подбородок:
— Плохо! — и с утроенным упорством налегает на работу.
Ей стыдно за обвинения, опрометчиво брошенные в мой адрес. Значит, она раскаивается, и других извинений мне от нее не нужно.
С ногами взбираюсь на один из уцелевших стульев и наблюдаю за точными и резкими движениями Лизы. Нет смысла ее утешать, забалтывать и отвлекать, и я, оторвав от рулона еще одно полотенце, молча ей помогаю.
Спустя несколько долгих минут Лиза заговаривает сама:
— Ладно, я полностью с тобой согласна. Я не умерла, значит, стала еще сильнее. Скоро защита проекта, сконцентрируюсь на нем. А Фантом… существовала же я как-то без него. Училась, общалась с ребятами из группы. Мы не будем пересекаться, если я намеренно не начну его искать.
— Ты не начнешь, — с жаром заверяю я, и в ее быстром взгляде мелькает благодарность. Однако в воздухе все равно витает напряжение — Лиза не спрашивает, с кем я гуляла, а я не спешу делиться сенсацией. На моей довольной физиономии все написано без слов, а ее раны слишком свежи, и порадоваться за меня она не сможет.