Навязчивый бред то отпускает, то вновь без остатка поглощает сознание, выматывает, мучает, изводит. Из груди вырываются стоны — на ребра словно сбросили тяжеленный камень, и раскаленное дыхание ежеминутно прерывается кашлем.
Реальность подергивается сумеречным туманом, на обоях расцветают алые пятна пробившегося через тучи заката. В комнате бесшумно открывается дверь, и в темном проеме возникает знакомый силуэт. Спирит… Красивый, высокий и стройный, словно модель, и опасный, как рок-звезда. На нем черная косуха, драные джинсы и тяжеленные ботинки, и в этом прикиде он выглядит убийственно круто.
— В обуви нельзя… — остаюсь собой и пытаюсь душнить, но распухший язык прилип к нёбу, и повлиять на гостя не получается. Спирит хитро прищуривается, разворачивает стул Лизы к моей кровати, садится на него и берет меня за руку. Его прикосновение — обездвиживающее, пробирающее током, отзывающееся в каждой клеточке тела — вызывает в душе мощный шторм, но в секунду сменяется безмятежной, воздушной легкостью. Я тону в его светлой, завораживающей улыбке и снова повторяю:
— Почему мне так с тобой хорошо?..
— Потому что мне с тобой — тоже…
Просыпаюсь в кромешной темноте от посторонних звуков — кто-то гремит ключами в прихожей, убирает на полочку обувь, щелкает выключателем. Под потолком загорается лампочка, я мгновенно зажмуриваюсь и осторожно приоткрываю один глаз. Лиза забрасывает рюкзак под стол, достает из шкафа домашние шмотки и быстро переодевается, а я прислушиваюсь к собственным ощущениям и недоумеваю — озноб и ломота прошли без следа, вместе с ними схлынули злость и обиды. Мне все так же легко и спокойно, как в моменте, когда Спирит гладил мою ладонь, и от прикосновений горячих пальцев покалывало кожу, но это был всего лишь сон… Реалистичный, вычурный, красочный сон, какой случается только при повышенной температуре.
— Лиза, входная дверь была заперта? — приподнимаясь на подушках, на всякий случай уточняю я, и сестра с подозрением на меня косится:
— Конечно. Я только что открыла ее своим ключом.
Разочарованно вздыхаю, но вдруг замечаю стоящий на коврике стул, развернутый к моей кровати, и от глубочайшего шока теряю дар речи.
23
Когда-то давно я уже сходила с ума — лет до пяти сочиняла странные небылицы и увлеченно рассказывала их окружающим. Доводы взрослых, что такого не может быть, их просьбы и нотации на меня не действовали. Отчаявшись, папа отбросил предрассудки перед мозгоправами и всерьез собирался показать меня им. Однако бабушка его удержала. Вместо этого она подробно расспрашивала меня о фантазиях, уточняла детали и набрасывала заметки в блокноте. Она сделала все, чтобы я не считала себя ущербной, но я все равно это ощущала — по тревоге в глазах родных, по натянутым улыбкам, по долгим паузам в разговорах. Постепенно дни детства стали далеким прошлым, но мучительный стыд за дурацкие выдумки до сих пор испепеляет меня изнутри. Чем старше я становилась, тем незаметнее старалась казаться — лишь бы больше его не испытывать. Лишь бы не видеть досаду и страх на папином озадаченном лице.
Стул давно вернулся на законное место, черная ночь окутала город, Лиза крепко спит, а у меня кипит и взрывается мозг. Сон это был, или все же невероятная явь? Если явь — как Спирит тут оказался? После возвращения домой я совершенно точно положила ключи в карман, да и Лиза подтвердила, что замок был надежно заперт! А еще я умудрилась чудесным образом выздороветь. От прикосновения! Запястье до сих пор его помнит и приятно покалывает, хотя это похоже на лютый бред.
Я комкаю подушку, заворачиваю в узлы одеяло, несколько раз встаю попить холодной водички, но успокоение не наступает. На рассвете я не выдерживаю и предпринимаю вылазку в шкаф, но связку ключей в джинсах не нахожу и окончательно впадаю в ступор.
Вскоре у Лизы звонит будильник. Недовольно засопев, она вылезает из кровати и, подхватив чистое полотенце, закрывается в душе. Мне необходимо убедиться, что я все еще в здравом уме и могу связно изъясняться — встаю и, напялив пушистые тапочки, плетусь на кухню.
Разогреваю в микроволновке замороженные блинчики, нажимаю кнопку на чайнике, сажусь у окна и наблюдаю за наступлением нового дня — в квартирах напротив скользят темные силуэты, по двору медленно проползают блестящие авто, стрижи и ласточки стремительно проносятся над крышами. Солнце слепит сонные глаза, но день обещает быть прохладным — бешеный ветер врезается в стекла и с остервенением треплет чахлые кустики у подъездов. На асфальте у переполненной урны кружится мусор, и я воображаю себя скомканной, никому не нужной бумажкой, болтающейся в завихрениях воздуха без цели и внятных планов на будущее. Единственная рабочая стратегия — ни с кем не общаться и даже в новой школе строить из себя безмолвную тень.