Я даже улавливаю граничащее со злорадством удовлетворение и, кажется, понимаю, по какой еще причине Спирит называл Фантома жалким подражателем. Их ники имеют схожее значение, к тому же брюнет Фантом очевидно косил под более успешного соперника и даже высветлил патлы. Разве это не повод допустить, что Спирит и Найденов — одно лицо…
Споласкиваю посуду прохладной водой и, посмеиваясь от своего неожиданного открытия, перебираюсь в комнату. Тут тоже сумрачно и непривычно тихо, и мандраж снова захлестывает меня с головой. Влезаю в те же вещи, что были на мне в первую встречу со Спиритом, пробую нанести макияж, но руки не слушаются, и вскоре я бросаю бесполезное занятие.
Натягиваю в прихожей верные кеды, снимаю с крючка рюкзак и покидаю теплую, уютную, понятную и уже ставшую родной квартиру.
В метре от подъездной двери повисла прозрачная пленка дождя, и я рефлекторно отступаю и упираюсь лопатками в холодный металл.
Дождь не страшен…
На миг зажмурившись, делаю шаг вперед и раскрываю над головой защитный купол зонта. В мутных лужах под подошвами мелькают покрытые рябью кроны деревьев, полупрозрачные дома и безликие, нахохлившиеся прохожие.
На автомате добираюсь до остановочного павильона, прячусь под пластиковым козырьком, и через секунду к бордюру подползает автобус третьего маршрута с несколькими сонными пассажирами в комфортабельном салоне. Занимаю любимое место у окна, прислоняюсь лбом к стеклу, и меня захлестывают моменты из недавнего прошлого: первая совместная поездка с Лизой, наше напряженное молчание, неловкие попытки сблизиться и, наконец, долгожданное примирение.
Все складывается как по нотам, и я даю себе установку на удачу. Все будет хорошо. Все уже хорошо…
Для тех, кто искренне во что-то верит, его вера становится важной частью жизни и объективной реальностью. Я нуждаюсь в Спирите, я истово верю в его существование, и Найденов просто не может оказаться в этой истории посторонним!
Считаю пролетающие мимо столбы, нервно тереблю шнурок толстовки и к концу поездки накручиваю себя так, что зубы стучат.
Автобус тормозит у остановки, высаживает желающих выйти, и мне снова пригождается зонт.
Оглядываюсь по сторонам и мешкаю. Перестук и перешептывание капель становятся навязчивее и громче, дискомфорт разрастается до легкой паники, но я трясу головой и смело иду вперед — у меня есть цель, в моей картине мира больше нет места для иллюзорных и давно оставшихся в прошлом страхов.
Набираю в грудь побольше влажного воздуха и почти бегом пересекаю старую площадь. Одинокий бродяга, укутавшись в помятый целлофан, сидит у гранитного постамента, отрешенно тасует колоду и провожает редких прохожих пустым мутным взглядом. Острое сожаление иголкой пронзает сердце. Я ненавижу его бездушного и недалекого создателя, и ни за что не куплю его книг!
Люди используют других людей в своих интересах, а потом забывают, вычеркивают из ближнего круга, годами не звонят… Спириту тоже было мучительно сложно и больно. Неужели он думает, что я ничем не отличаюсь от остальных?
До треска сжимаю рукоятку зонта и крепко задумываюсь.
Если принять логику Карины, после расставания с призвавшим ее парнем она предпочла как можно дальше сбежать — от страха, от досады, от ревности, от отчаяния. Вероятно, и Спирит, будучи маленьким мальчиком, неосознанно принял точно такое же решение, добрался до этого города и был найден на улице неравнодушными людьми. Потом — детдом, долгие поиски себя и миллионы вопросов без ответов.
«…Меня никто никогда не любил…» — я явственно слышу страшную фразу, произнесенную Спиритом так буднично… И всхлипываю от ужаса.
Даже зная, что снова меня потеряет и заново переживет те чудовищные эмоции, он все равно просил Приму о помощи, вернулся ко мне и помог заново обрести веру в себя.
Мрачный, запущенный сквер вовсе не выглядит пугающим — в зарослях хмеля никого нет, главная аллея погружена в спокойствие и сонный полумрак, тени ветвей сплелись в причудливое кружево и укрыли от падающей с неба воды трещины асфальта и торчащие из него корни.
Я воодушевлена предстоящим общением с обитателем музейной подсобки, и, помня о наказе Анны, обхожу затянутые зеленой сеткой стены и строй густых древних вязов и оказываюсь на небольшой аккуратной поляне. Ее газон кем-то заботливо подстрижен, за ивами виднеется затянутый ряской водоем, блестящие от дождя скамейки и высокая голубятня. В ней деловито топчутся, урчат и поклевывают зерно разномастные голуби, и, среди прочих, орловский белый турман — мой пернатый друг, приносящий приветы от Спирита.