Сомнения окончательно сходят на нет: именно отсюда Вася летел ко мне этой снежной весной, сюда и вернулся, когда мы с папой его отпустили.
Красные кирпичи старинного здания музея с этой стороны выглядят вполне надежно, за декоративным выступом я быстро обнаруживаю единственную бетонную ступеньку и дверь запасного выхода. Затаив дыхание, дергаю на себя деревянную ручку, вхожу в кромешную темноту, но вскоре обретаю зрение, и меня поводит от мгновенного облегчения. Стираю кулаком набежавшие слезы, стряхиваю капли с волос, с одежды, со сложенного зонта…Дышу, дышу, дышу и… улыбаюсь.
Вокруг простирается огромный холл, в его глубине горит дежурный свет, пахнет пылью, запустением и давно минувшими днями. Торжественно колышутся тяжелые бордовые портьеры, и тени от них оживают и расползаются по стенам от каждого сквозняка.
В выставочных залах клубится белесый туман, отовсюду веет тайной, которую мне жизненно необходимо разгадать. На негнущихся ногах шагаю к широкой мраморной лестнице и в нервном, но радостном предвкушении поднимаюсь наверх. Позолота на перилах и лепнине загадочно поблескивает, снаружи долетает отзвук грома, но древние стены надежно защищают меня от стихии, и я ускоряю шаг.
— Спирит! — кричу во весь голос, но густую, тягучую, как мед, тишину не нарушает даже обычное для таких пространств эхо.
Поднимаюсь на второй этаж и, быстро преодолев анфиладу гулких полутемных помещений, осторожно, проникаю в приоткрытую дверь подсобки и оказываюсь в пропитанном запахом лака, мяты и скошенной травы помещении.
Вдоль стен удобно устроились узкие полки с баночками и склянками, в дальнем углу угадываются очертания дивана и высокого стола. У окна с плотно задернутыми портьерами виднеется широкая самодельная рамка и старинный пейзаж, растянутый поверх нее на новом холсте. С моего последнего посещения он стал еще на две трети живее, естественнее и ярче, зато пугающая картина все так же прислонена к противоположной стене и надежно завешена простыней.
В священном трепете подхожу к ней и приподнимаю уголок белой ткани. Я готова узреть мерзкие, пугающие кадры из детства, обезображенное злобой и отравой лицо матери, жуткую комнату с ободранными обоями, но теперь с холста на меня смотрят широко распахнутые, смеющиеся глаза потрясающей синевы, и я, задохнувшись, реву в голос.
Я связала с ними все стремления и мечты, но у меня нет запасного плана на случай, если я никогда не увижу их снова. Я соскучилась, устала и продрогла. Я вот-вот сдамся, но не сдаюсь.
Еле заметная, витиеватая подпись в правом нижнем углу угадывается не сразу, но я все же различаю среди завитков слова «StreetSpirit» и удовлетворенно вскидываю подбородок. Именно он, Спирит, — гениальный творец этой картины, пробирающей до глубин, выворачивающей наизнанку, дающей надежду и наказывающей зрителей по их деяниям.
Говоря о странном, нелюдимом мизантропе, создавшем этот шедевр, Спирит говорил о себе. И именно эти черты отпугивают от Найденова назойливых окружающих.
В коридоре раздаются шаги, высокий светловолосый парень в белом халате, накинутом поверх футболки, замирает на пороге и поудобнее перехватывает картонную коробку с неизвестным мне содержимым.
— Спирит! — пищу я, но его бледное лицо не выражает ни удивления, ни радости. Он отходит к самым дальним стеллажам, отворачивается и расставляет на полке очередную порцию стеклянных баночек и тюбиков краски.
Это не он… Этот парень демонстративно игнорит меня. Он настолько не заинтересован с моем присутствии, что от разочарования ломит в висках.
— Подпись на картине. Голубятня… — невнятно бубню я, прочищаю горло и выкрикиваю, в отчаянии уставившись на его широкую спину: — Ты подчистил мой телефон. Отцепил брелок с голубем. Специально набрал свой стих в моих заметках. Стер себя из моей жизни и не оставил следов. Чтобы что? Чтобы я побыстрее забыла тебя? Ты даже мысли не допустил, что я больше не нуждаюсь в твоей помощи, но нуждаюсь в тебе!..
Парень прячет руки в карманы и по-прежнему молчит, и я не выдерживаю — вцепляюсь в его твердые плечи и, вложив в порыв остатки сил, разворачиваю к себе и с надеждой заглядываю в глаза. Но в черноте его расширенных зрачков вижу лишь свою жалкую, перекошенную мольбой физиономию, испуг и ледяной холод, сковывающий по рукам и ногам.
— Я исчерпала все шансы. Я думала лишь о себе, преследовала только свои интересы… Спирит, пожалуйста, прости меня еще раз! — умоляю я, но парень, так похожий на Спирита, пятится от меня с явным намерением покончить с учиненной мной сценой и поскорее уйти. Но я вдруг вспоминаю слова Красотки и вздрагиваю от осознания.