Жми, ëкарный бабай! Я увижу родных…
С грохотом и тряской мир вновь наполнился темнотой, и Олимпич едва успел сбавить скорость, чтобы не вылететь на встречку. Яркий свет фар и полные ярости гудки. А впереди неслись другие фуры — кто куда, но их путь всегда оканчивался одним — домом.
Ефремыч так и не пришëл в себя толком. Он продолжал вжиматься в кресло и стеклянным взглядом смотреть куда-то в пустоту, выронив затлевшую сигарету изо рта. И только вспышка позади вернула его в чувства.
Олимпич не упустил еë — поймал через зеркало заднего вида. Яркая фиолетовая молния сверкнула позади и тут же исчезла, словно еë никогда и не было.
"… И глазами злыми, фиолетовыми такими, этсама, вот, ебать!.." — вспомнилось ему почему-то из слов Ефремыча, а тот догадку и подтвердил.
-Вот он был! — крикнул он, показывая на зеркало. — Видал, братан?! Он ж, этсама, из молнии пришëл! Ну вылитый терминатор, ëпт твою мать!
Но Олимпича это уже не волновало. Ведь магнитола снова заработала, а телефон разрывался от пропущенных звонков. Да и Ефремыч тут же принялся всем звонить, но прежде произнëс вслух то, что напарник и сам хотел сказать.
-Не, Олимпич, — потеребил он усы на радостях. — Об этом мы, этсама… Точно никому не расскажем.
Но что это было? Наваждение, новогоднее чудо, обернувшееся кошмаром? Мистика? Этот ужасный цвет до сих пор стоял перед глазами Олимпича, а шум магнитолы, казалось, даже сейчас просачивался сквозь песни. Будто бы оно - кем или чем бы ни было это оно - не отпустило их, как не отпустило когда-то Ефремыча.
Облегчëнно стирая пот со лба, Олимпич то и дело видел заправки, но уже другие. Однако тот образ - самый непримечательный - так засел в нëм, что выкинуть из головы уже не мог. И этот шум... Нет, он всë равно сопровождал их. Но об этом они точно никому не расскажут.
А, может, и зря. Ведь, как ни крути, они стали героями истории — пускай, и короткой, почти мимолëтной, но врезающейся в память. Не школьники, не узбеки-гомосеки, не всякие вампиры с готами, а они! Простые старые дальнобойщики. Но сейчас не это важно. Ведь посреди огней вечерних и гудков машин мчался тихий огонëк его и Ефремыча души...
Конец