— Вы не нарушайте порядка, — строго сказал Григорий Романович новичкам. — Здесь не балаган.
— Зачем они Витьку трогают? — сказал круглолицый.
— Кого?
— Да его же, Витьку, — сказал он про Юру.
— Его? — переспросил Григорий Романович. — Так он же не Витька, а Сергей.
— Ну да, — спохватился Мишка. — Я и говорю, что его ударили, Серегу.
Юра молчал.
— Он даже аппетита лишился, — вмешался в разговор Димка. — Ешь, не стесняйся, Сергей. Хочешь, я тебе котлеты принесу?
— Не надо, — сказал Юра.
Григорий Романович положил руку на плечо мальчика.
— Напрасно отказываешься от обеда. Небось давно не ел горячего? Ты что больше любишь — котлеты или биточки?
— Плов с бараниной, — ответил мальчик.
— И шашлык? — спросил Григорий Романович.
— Ага. И компот с урюком.
— Не дурно, — сказал Григорий Романович. — Только этого в сегодняшнем меню нет. Ты же не телеграфировал нам, что приедешь.
Ребята засмеялись. Улыбнулся и беглец.
— А пока ешь котлеты, они тоже вкусные. Да, между прочим, Сергей, на каком вокзале тебя задержали?
— На Казанском.
Ребята взяли тарелки, пошли за котлетами.
Вернувшись в свой кабинет, Григорий Романович набрал номер телефона.
Звонок раздался на столе дежурного детской комнаты Казанского вокзала. Трубку сняла Карпова.
— Дежурная детской комнаты Казанского вокзала Карпова слушает. Да, был такой. Не назвал своего имени и не сказал откуда. Говорит, приехал искать отца, который, по его словам, живет в Москве…
Через час Григорий Романович сидел в небольшом уютном кабинете начальника детского приемника.
— Вот объяснение этого мальчика. Взгляните, Людмила Васильевна.
Начальник детского приемника Людмила Васильевна — приятная молодая женщина лет тридцати трех, почти все время ходила по кабинету, двигалась как-то изящно и плавно и совсем не была похожа на начальницу казенного учреждения. На ней был темный костюм джерси с матовыми пуговицами и черные туфли на высоких каблуках. В прическе было что-то чуть-чуть кокетливое, но в то же время удерживалось на грани строгости, соответствующей положению и должности Людмилы Васильевны.
Она взяла бумагу, надела очки и стала вслух читать объяснение беглеца:
«Я, Сергей Мурадов, жил под Иркутском в сибирской деревенской местности. Жили мы двое с отцом в лесу, а матери у меня не было. Отец сильно верил в бога, заставлял меня молиться и не разрешал учиться грамоте. Он хотел сделать меня божественным человеком, с чем я не был согласен. Я прятался от отца на чердаке, там научился читать и писать. Дальше не было мочи терпеть издевательства и отцовские побои. Я облил керосином дом, подпалил спичками, а сам сбежал. Прошу не вертать меня обратно домой, приютите где-нибудь в хорошем месте. Мурадов Сергей».
Людмила Васильевна взяла красный карандаш, размашисто подчеркнула ошибки в записке.
— Всего три ошибки: две запятых и в слове керосин вместо «е» написал «и». Сколько ему лет?
— Двенадцать, — сказал Григорий Романович.
— Что вы думаете о нем?
— Мальчик чем-то встревожен и не доверяет взрослым. Не говорит правду, сочиняет наивные вещи.
— Неплохое образование получил на чердаке. Видать, не менее пяти классов окончил.
— И говорит хорошо, не по-деревенски.
— А что, если в самом деле дом поджег?
— Где-нибудь слышал сказку и переделал на свой лад. Верующий отец-мракобес и сын-бунтарь. На сочувствие бьет.
— На каком вокзале задержан?
— То-то и оно, что на Казанском. Пишет, жил под Иркутском, а не знает, что из Иркутска в Москву на Казанский вокзал не приезжают. А второе тоже выдает его. Спрашиваю в столовой, какое кушанье любишь? А он говорит: плов с бараниной и компот с урюком.
— Вот так сибиряк, — усмехнулась Людмила Васильевна. — Выходит, из Средней Азии приехал?
— Скорее всего так, — сказал Григорий Романович. — Да и фамилию не свою написал: сам типичный русак, а пишет Мурадов. Фамилия никак не сибиряцкая.
— На вокзал звонили?
— Звонил. Им тоже ничего не сказал, даже имени не назвал. Путал следы, молол какую-то чушь, будто приехал в Москву искать родного отца. А нам пишет, что спасался от верующего отца.
— И в одной и в другой версии — отец. Только нам говорит, что бежит к отцу, а тут пишет, что спасается от отца. И там и тут — отец.
Людмила Васильевна подошла к окну, отодвинула занавеску. Отсюда ей был виден двор с высоты второго этажа. Во дворе дети разного возраста подметали дорожки, убирали мусор.
— Он здесь? — спросила Людмила Васильевна.