— Иногда святая ложь лучше горькой правды, — сказал Григорий Романович, довольный своими словами.
— Не прячьтесь за напыщенную мудрость. Мальчик уже знает, что у него есть отец, и не успокоится, пока не выяснит все до конца. А что касается правды и лжи, то, по-моему, любая правда всегда лучше, чем ложь, даже святая. Попробуем еще раз встретиться с Семерихиным.
Григорий Романович молча пожал плечами.
— А как с Ташкентом? Послать телеграмму?
— Сообщите матери, что мальчик у нас, пусть не беспокоится.
Григорий Романович взял папку с бумагами и вышел из кабинета.
Людмила Васильевна подошла к окну, посмотрела во двор.
По дорожке вдоль цветочных грядок шли девочки, несли стопки чистого постельного белья. Они о чем-то весело переговаривались и смеялись. В стороне на скамейке сидел одинокий Юра. Он нахмурился и отвернулся от девочек. Девочки посмотрели на Юру и засмеялись.
Людмила Васильевна подошла к столу, сняла трубку телефона, набрала номер.
— Герман Агапович? — спросила она в трубку. — Говорит Людмила Васильевна. Мне необходимо повидаться с вами. Да, очень важно. Приезжайте ко мне на службу. Если можно, завтра утром. Я объясню, как доехать. От Павелецкого вокзала на трамвае в сторону Даниловского рынка. Совершенно верно. Приезжайте. Я буду вас ждать. Обязательно!
На другой день Семерихин пришел к Людмиле Васильевне встревоженный и настороженный. Не успел побриться, небрежно повязал галстук. Он сидел на стуле, она ходила по ковру.
— Мы люди взрослые, Герман Агапович, будем говорить прямо и откровенно.
— Я не барышня, — сказал Семерихин. — Не упаду в обморок. Говорите, в чем дело?
— Вы сказали, что не хотели бы брать Юру в свою семью. Это окончательное решение?
— Да. Я все взвесил. Ради его же счастья.
— Но дело осложняется тем, что Юра категорически отказывается вернуться в Ташкент. Он хочет жить у родного отца.
— Откуда вы знаете? — спросил Семерихин. — Это ваши предположения?
— Я это знаю от самого Юры. И позвала вас сегодня, чтобы сказать вам, что ваш сын находится здесь.
— Где это — здесь? — вскочил он со стула. — Где Юра?
— У нас, в детском приемнике. Хотите его видеть?
Семерихин растерянно закивал головой.
— Подойдите сюда. Поближе. Она подвела Семерихина к окну, где висела штора, и слегка отодвинула занавеску. Отсюда открылся вид на двор. Внизу под окнами шумели ребята, играли в волейбол.
— Смотрите, там ваш сын.
Семерихин пристально смотрел на ребят, волнение мешало ему сосредоточиться. Наконец он воскликнул:
— Второй справа, у сетки? Вот прыгнул за мячом. Он.
— Значит, вы помните сына? Это он, ваш Юра.
Семерихин долго стоял у окна и смотрел на сына.
Людмила Васильевна отошла в глубь комнаты, села в кресло, поглядывала на Семерихина.
После долгого молчания Семерихин отвернулся от окна и, словно убеждая себя, сказал:
— Как вырос. Совсем большой.
Подошел к столику, налил из графина воды, залпом выпил весь стакан.
— Можно поговорить с ним? — спросил Семерихин.
— Ни в коем случае, — сказала Людмила Васильевна. — Сначала надо решить главный вопрос: возьмете вы его или нет? Мальчик приехал за тысячи километров…
— Вы сказали ему, что нашли меня?
— Нет. Я уговаривала его вернуться в Ташкент. Он наотрез отказался. Говорит: хочу видеть отца.
Семерихин молчал, опустившись в кресло.
— Я согласился бы, — тихо сказал он. — Но жена… у меня от нее двое детей, девочки-близнецы: Римма и Мира. И с Колей большие трудности. А жить надо так, чтобы в семье было согласно, верно?
Она слушала его сбивчивые слова и мучительно думала о том, как помочь этому человеку.
— А вы скажите жене, что Юра в Москве. У нее же не каменное сердце?
Семерихин встал, подошел к окну, посмотрел из-за занавески во двор. На волейбольной площадке уже никого не было.
— Я не буду вас торопить, — сказала Людмила Васильевна. — Буду ждать вашего ответа до понедельника.
Когда Семерихин, покидая детский приемник, подходил к воротам, он заметил двух мальчиков, вскапывающих лопатами цветочную грядку в скверике двора. Это были Димка и черномазый паренек из Херсона.
Прикуривая сигарету, Семерихин посмотрел на мальчиков и пошел к тяжелым глухим дверям. Димка толкнул черномазого и уставился на Семерихина.
— Узнаешь?
— Кого?
— Да этого дядьку!
— Первый раз вижу, — сказал черномазый.
— Эх ты, шляпа. Айда!
Димка бросил лопату на грядку и побежал к жилому корпусу. Черномазый помчался за ним.