В это время ко двору подкатил старый «Москвич», остановился. Из машины поспешно вышли Семерихин и его жена Тамара Николаевна.
Женщина кинулась к дерущимся мальчикам и испуганным девочкам. Схватила незнакомого мальчика за вихор, оттащила от Кольки, шлепнула его по щеке.
— Убирайся отсюда, хулиган!
Юра задиристо смотрел на незнакомую женщину. Потом поправил разорванную рубаху, вытер грязь на щеке. Сказал Кольке:
— Помогли тебе, да? Все на одного навалились, давайте!
Тамара Николаевна еще раз замахнулась на него и хотела ударить, но ее руку остановил Семерихин.
— Не трогай. Уйди.
Он внимательно посмотрел на мальчика, подошел к нему, тихо сказал:
— Юра? Ты?
— Боже мой! Кто это? — с недоумением сказала Тамара Николаевна. — Кто это, Коля?
— Это он, — сказал муж. — Юра. Юрочка из Ташкента.
Семерихин виновато смотрел на жену.
Тамара Николаевна, Колька и девочки обступили Юру, стали рассматривать его так, будто только что увидали.
Ночью отец подошел к Юриной постели, наклонился над мальчиком.
— Не спишь? Выйдем во двор, поговорим.
Юра молча поднялся.
Отец и сын сидели в темном дворе на скамеечке.
Отец стал закуривать, обжег пальцы спичкой, бросил ее к ногам, затоптал. Затянулся несколько раз табачным дымом, закашлялся, но не начинал разговора, будто обдумывал что-то, подыскивал нужные слова. Наконец сказал:
— Это хорошо, что ты приехал. Совсем большой стал, самостоятельный.
— Боялся, не застану тебя, — тихо ответил сын. — А вдруг ты уехал бы на Памир или на Камчатку. Ты теперь весь свет объездил, правда?
— Где там! — лениво махнул рукой отец. — Давно уже никуда не езжу. Сижу вот тут.
— Почему? — разочарованно спросил Юра. — Вам не интересно?
— Не в том дело, — сказал Семерихин. — Не получилось у меня так, как хотелось, а подделываться под других не стал. Бросил временно якорь вот здесь да и застрял. Жизнь, она сложная, Юра, ты не поймешь, мало еще на свете прожил.
— Я все понимаю, — возразил Юра.
— Да мне и в Москве неплохо, — улыбнулся отец, переводя разговор на оптимистический лад. — Замечательный город! Вот повожу тебя по музеям да по театрам, сам увидишь. Тут совсем недалеко изба Кутузова стоит, хоть завтра сходим. И Бородинскую панораму посмотрим, красивое зрелище. А может, ты любишь рыбалку? Это у нас запросто, возьмем удочки, на весь день уедем на озеро. Я знаю хорошее место. Ты умеешь рыбачить?
Юра молча посапывал, поглядывая на отца исподлобья.
— У меня до сих пор висит на стене ваша карта и все путешествия отмечены, — тихо сказал он. — Я хотел взять ее с собой в Москву.
— Подумаешь, ценность какая, — сказал отец. — Правильно сделал, что оставил ее в Ташкенте. Тебя мать, Надежда Ивановна, не звала обратно? Она ведь прилетела за тобой, я знаю. Поедешь?
— Я к вам приехал.
Отец был тронут словами сына, положил руку на плечи мальчика, обнял его.
— Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку. Ты же мне не чужой, а родной сын. Поживешь у нас, посмотришь Москву вдоволь, а потом поедешь к бабушке, будешь у ней жить, как принц. Она никогда не видала тебя, все спрашивает, как тебе в Ташкенте живется. А бог с ним, с Ташкентом, не пропадешь.
Юра молчал, нервно кусал губы.
— Курить еще не научился?
— Нет.
— И не надо, плохая привычка. У бабушки тебе будет хорошо, она ласковая, добрая старушка. Пойдем спать?
Юра поднялся со скамейки. Отец взял его за плечи, повел в дом. Прошли веранду. Юра вдруг остановился на пороге и высвободил плечи от отцовских рук.
— Что ты? — тревожно спросил отец.
— Не хочу в этот дом.
— Расстроился, Юра? Устал? Это пройдет. Жизнь, она, знаешь, как учит людей.
Юра рванулся из рук отца и побежал назад. Ударился об стеклянную дверь веранды, разбил стекло.
— Куда ты, Юра? — закричал отец.
Юра выскочил во двор, побежал в темноту, хлопнул калиткой.
Отец бросился за ним, наскочил на ведра, упал.
В темноте тоскливо заскулила собака.
С отчаянной силой бились сжатые кулачки в железную дверь детского приемника. Высокая, глухая, как стена, дверь гудела от ударов. Детские руки схватили камень, громко били по железным дверям.
Тревожный стук разбудил надзирателей, гулко разносился по двору.
— Гу! Гу! Гу! — донеслось в открытое окно комнаты, где за столом при ночной лампе работала Людмила Васильевна.
Она прислушалась к гулу, поднялась из-за стола.