— Я вчера утром читала на балконе и слышала, как ты играла. Так хорошо. Даже сначала подумала, что это радио.
— Вчера утром? Ах, да. Я играла полонез Огинского.
— И еще слышала, как на машинке печатаешь. Быстро. Тюк-тюк-тюк. Как пулеметик.
— Нет, — засмеялась Лена. — На машинке печатает бабушка. Переводит с французского и сразу печатает. Иногда я ей помогаю.
— Ой! Ты понимаешь по-французски?
— Понимаю.
У Пенки глаза сияли от восторга.
— Как все интересно… Ой! — вдруг вспомнила она. — Кисель! Надо бежать. Я же на минуточку… Ой, а газета! Чуть не забыла.
Валентина Григорьевна слышала их разговор. Соседская девочка ей понравилась — забавная, милая толстушка. Что ж, пусть подружатся. Это неплохо. У Леночки совсем нет подруг.
Когда Пенка убежала, Валентина Григорьевна спросила:
— Что это за ойка такая? Милая девочка.
— Это не ойка, а Пенка, — сказала Лена. — Она очень и очень хорошая. Мне так нравится! Сама кисель варит.
Бабушка промолчала. Умение Пенки варить кисель, кажется, ее ничуть не удивило и не обрадовало.
Лена не придала этому никакого значения и в следующую секунду сказала то, чего ей совсем не следовало бы говорить:
— Бабика, а Пенка приехала из Днепропетровска.
Тут-то Лена и поняла, что сказала лишнее.
Валентина Григорьевна вздрогнула. Чтобы скрыть волнение, она повернулась к внучке спиной и поспешила уйти на кухню.
Незнакомец
Что делать? На что еще надеяться? Сплюнув под ноги, Володька хмыкнул:
— На газету понадеялись! Смешно! Грома и атомной бомбой не испугаешь.
— Бюрократ несчастный! — ругнулся Лешка.
Лишь Василек, не раз думавший в эти дни о площадке, начал было уверять, что не все потеряно — надо подождать денек-другой и снова идти к управдому. Но Лешка зло оборвал приятеля:
— Получили по мозгам — и хватит.
В общем, ребята повесили носы. От нечего делать стояли в подворотне, лениво переговаривались. А те трое, что раньше хлестались крапивой, принялись показывать распухшие руки и хвастаться железной выносливостью.
— Подумаешь! — сказал Лешка.
— А вот и не подумаешь! Знаешь, какая сила воли нужна?
— Чепуха!
— Чепуха? А ну, пошли испытаем…
И они уже двинулись во двор, но молчавший все время Саша неожиданно разозлился.
— Конечно, самое интересное — лупцевать друг друга крапивой! Ну, чего раскисли? «Не выйдет, не выйдет». Добиваться надо.
Лешка дернул головой.
— Дожидайся! Раз гипертония, давление, то чихать ему на все с высокой колокольни.
Но Сашу поддержал Василек:
— Ну, а так сразу отступать тоже глупо. Зачем тогда было в газету писать?.. Нужно что-нибудь придумать… Знаете, — вдруг оживился он, — давайте повесим в подъездах газеты. Пусть все читают. Я же на целых двадцать копеек купил.
— Нужна кому-то ваша газета! — брезгливо усмехнулся один из мальчишек с «железной» волей. Ему, конечно, ничего не стоило так усмехнуться, потому что в газету он не писал и вообще был уверен, что напрасно ребята затеяли это дело — двор как двор.
Его насмешливые слова задели Лешку. И ему стало обидно, что о газете с их заметкой так говорят. Что значит — никому не нужна?
— Ты это брось! — нахмурившись, сказал он. — Прочитают. Еще как прочитают!
— И давайте обойдем все квартиры, — продолжал Василек. — Почитаем жильцам нашу статью. И другие тоже, где о дворах пишется. Пусть сами сравнят.
— А ведь правильно, — поддержал Лешка. И тут же добавил, тронув Сашу за руку: — Ладно, воевать так воевать! Айда газеты вешать. Я придумал… Ух, и придумал! Все ахнут!
Азартным человеком был Лешка. Горячим. Только расшевелить его было трудно.
Не прошло и часа, как в подъездах висели уже газетные листы. Над ними, наискось, были приколоты узенькие полоски плаката:
«Остановись! Прочти!»
Эти плакатики здорово всех заинтересовали. Кто бы ни шел мимо — обязательно задерживался у дверей.
Вечером, захватив газету, Лешка обошел всех жильцов своего подъезда. Только к Герке Демину не захотел идти; Герку он не любил. О заметке уже знали почти везде. Разговоры были разные. Одни считали, что с такими хулиганами, как у них во дворе, нечего и думать о каком-то порядке. Если и понаделают им качели да турники, то недели не простоят — сломают.
— Да мы же сами будем делать! — горячился Лешка. — Зачем же станем тогда ломать?
На него смотрели с недоверием.
— Сами-то вы стекла мастера бить да кусты ломать.
Другие отмахивались: ничего из этого не получится, каким двадцать лет стоял двор, таким и останется. А полная, с браслетом на руке жиличка Марковкина со второго этажа, разводившая на балконе цветы и любившая тишину, сказала, что если во дворе, не дай бог, устроят площадку, то от крика и пыли нельзя будет и окон открыть.