Уйти, бросить работу уполномоченному было совестно, так как Ванюш рядом в поте лица трудился. Потом он стал говорить о том, что надо бы все это делать не руками, а машиной, на то, мол, машины и придумали, а труд этот адский, каверзный, только людей мучить. Было понятно, что уполномоченный выбился из сил, хоть сделал наполовину меньше, чем все остальные. Он попросился на речку, искупаться, позвал с собой и Ванюша. Работающие на участке женщины заглянули на делянку уполномоченного и ахнули: тот вместе с сорняками вырывал и люцерну.
— Уполномоченный-то лютик от люцерны не отличает! Посмотри поди, что наделал.
Уполномоченный обиделся:
— Товарищи, я вам не колхозник, в мою функцию прополка не входит.
Женщины переглянулись и отошли. Уполномоченный брезгливо сплюнул на кучу травы, распорядился:
— Продолжайте в том же духе, товарищи, а мне надо сообщить в район о ходе работ, готовиться к отчету. Правда, писать мне теперь его легче, ибо я сам принял непосредственное участие в работе… Думаю, вы меня поняли.
— Я вас понял, — сказал Ванюш недобро.
Уполномоченный, вытирая обильный пот с лица и шеи, пустился, все убыстряя шаг, ко встречной подводе. На телеге сидел Стюпан, по-татарски поджав под себя ноги. Уполномоченный махнул рукой в сторону села. Стюпан пытался возразить: ему надо было ехать за викой… Тот и слушать не хотел.
— Имею право воспользоваться любым видом транспорта. Я — райуполномоченный.
Подросток сказал, что уполномоченные теперь вроде в Шургелы не приезжают.
— Вот как! Кто тебе такие аполитичные толкования дал? Повтори! — рассердился уполномоченный.
— Ну уж ладно, садитесь. — Стюпан, не желая подводить своих, повернул лошадь.
Вечером уполномоченный жаловался по телефону, что в колхозе для них нет фондов, что ему не выписывают продуктов, хотя он лично участвует в работе, показывает пример выполнения норм выработки, что на прополке люцерны не хватает рабочих рук и надо немедленно снять с уборки ржи и послать на прополку новые силы.
Потом шепотом доложил, что руководство колхоза, особенно заведующий фермой, на кого возложена вся ответственность, недооценил сложность задания и не желает заниматься травой.
Он вспомнил о бывшем председателе колхоза, который ни одному уполномоченному ни в чем не отказывал, и решил сходить к нему домой. Но Шихранова в Шургелах не было.
— Очень жаль. Здесь без него все пошло кувырком, — выражал он свое сожаление жене Шихранова. — Они вот даже не сумели люцерну вырастить. Запустили все.
— Да как вам сказать, — ответила жена Шихранова. — Салмина и Ерусланова в селе любят, вон какой скотный двор достраивают, денно и нощно работают. Раньше мой Сергей как мучился, даже штрафовал многих, а всё на работу не выходили. А теперь вон видите, и без штрафов идут.
— И поделом, их только и штрафовать. Указ от седьмого августа надо применить, наказать по всей строгости, — привычно путал уполномоченный. — Я этого так не оставлю. Товарища Шихранова сняли совершенно необоснованно. — Перед уходом он шепнул: — Мы постараемся его вернуть, он-то принимал нас как подобает, никому не отказывал — квартиру отведет, и продукты выпишет, и сварить прикажет, и накормит. А эти — бездушные крохоборы!
Жена Шихранова последнего слова не поняла и рассудила по-своему:
— Что ж, конечно, по крохам собрал, дом построил. А на него теперь косо глядят. Он за колхоз старался, с райначальством ладил, не воровал же. Этот дом мы купили у одной колхозницы, Сергей деньги получал за председательство, не трудодни. Ему же положено было.
— Безусловно, согласно уставу артели. Никаких возражений и нареканий быть не может. — Уполномоченный направился к выходу. Но тут, наткнувшись на него, в дверь ввалился Матви Капитун. Он был, как всегда, во хмелю, заспанные глаза смотрели безразлично.