Судя по истерическим интонациям, проскочившим в голосе Зины, мне сегодня грозила опять «одинокая ночь». Сейчас обидится и начнет стелить себе на кресле-кровати. Надо было спасать ситуацию. И я вытащил из холодильника сегодняшнюю добычу: свежайший салат из огурцов-помидоров с жирным майонезом и маслята на блюдечке с подсолнечным маслом, посыпанные кружочками белого лука. И тут же продемонстрировал новинки — хлеборезку и тостер, сделанный из утюга. Показал, что они могут.
Зина смотрела на все это широко раскрытыми глазами. Не так, как вчера на духи, но тоже была очень приятно удивлена. Зато как она лопала яичные бутеры с помидорами! Размолвка по поводу обручального кольца была решительно забыта.
В комнате Зинаиду ждала ваза, набитая разноцветными тюльпанами. Уж насколько она привыкла к букетам, но такому великолепию порадовалась.
Ночь у нас получилась не такая бурная, как вчера, но тоже оставила самые приятные впечатления. Зина умела быть очень ласковой. Но называть себя Лидой решительно запретила.
Утром меня разбудили сразу трое: звонок будильника, звонок телефона и бодрый мужской голос из телевизора. Голос призывал открыть форточки и приступить к утренней гимнастике. Зина что-то промычала и повернулась на другой бок. Я заглушил будильник, надел очки, полюбовался на обнаженную супругу. Из гуманизма дал ей поспать еще — перевел стрелку будильника вперед на двадцать минут и прикрыл простынкой. Встал, выключил телевизор клавишей под переключателем. Только потом, зевая, подошел к продолжавшему трезвонить телефону. Звонил Дуб.
— Привет. Проснулся? Про конференцию не забыл? — раздался в трубке голос Гаврилова.
— Помню. Ты чего. Сдурел в такую рань звонить?
— Тимофеев, страна Советов встает на трудовые подвиги с петухами. А петухи орут в шесть или около этого. К тому же Лопух велел! Приказал прям ровно в восемь тебе звонить и напомнить. Говорит, что ты, Тимофеев, натура увлекающаяся. Тебе напоминать надо. Вот звоню — напоминаю. Чую, будешь гвоздем программы. Важные чины из министерства транспорта ожидаются. Иностранная делегация. Будут звать на работу в министерство и предлагать высокий чин — возьмешь меня замом.
— Ага, в министерстве ты у меня не червонцы, а стольники до зарплаты стрелять будешь. Ладно, на конференции буду, — сказал я и положил трубку. Пошел на кухню варить кофе.
Впрочем, какое там варить. Разбавил кипятком порошок из банки, кинул пару ложек сахара, вот и весь кофе. Хорошо хоть молоко натуральное из стеклянной бутылки с белой пробкой. Интересно, а продают ли здесь кофе в зернах? Или молотый? Надо бы в ГУМ съездить, там точно должен быть.
Я сотворил две больших кружки кофе с молоком, поджарил тосты, помазал маслом, положил тонюсенький ломтик помидора, чуть подсолил, капнул майонеза и придавил сверху сыром.
Зина зашла на кухню голая, сонная, прекрасная. Сначала принюхалась, потом увидела сочиненные мной тосты. Так и шлепнулась голой попкой на табуретку.
— Тимофеев, ты меня удивляешь, — сказала Зина, откусив от бутерброда. — После твоего падения в ванной ты вообще какой-то другой.
— В каком плане?
— Во всех планах.
— Какой другой? В лучшую сторону или худшую? — решил уточнить я.
— К счастью — в лучшую. Может, тебя надо чаще током долбить?
Вот ведь правильно Горбатый сказал в известном фильме: «Бабу не обманешь, она нутром чует». Или чем там еще? Я ничего не ответил, хохотнул, все пялясь на знатные сиськи Зинаиды.
— Вот и взгляд у тебя стал какой-то другой, — добавила она, прикрываясь ладошкой. — Давно ты на меня так не глядел. И чувствую себя сейчас, как голая при чужом мужике.
Зина доела тост, выпила кофе, посмотрела на часы:
— Ладно, опаздываю. Сегодня съемка, буду поздно.
Она встала и сочно потянулась, снова вызвав во мне самые греховные мысли.
— Когда же ты машину сделаешь, Тимофеев? Возил бы меня на работу.
— Да я, собственно, уже, — сказал я
— Что???
— Тебе на работу к девяти?
— Ну да.
Домчу за пятнадцать минут. Так что куча времени в запасе. Может, не будем торопиться, — я подмигнул и кивнул в сторону комнаты, где была еще тепла не застеленная кровать.