— Министр хочет ее посмотреть, — тихо сказа Егорыч.
— Что?
— Что слышал. Министр хочет посмотреть твою Букашку. Сам.
— Когда?
— На следующей неделе. Тебе позвонят.
Я поставил Букашку на зарядку, прихватил кастрюлю и двинулся домой. Напрямик через аллею сворачивать не стал. Ну их на хрен, эти «напрямки».
Я поднялся на свой этаж, тихонько открыл дверь. На кухне горел свет, Зина сидела за столом, ждала меня с мокрыми глазами. Плакала? Я посмотрел на часы. Половина третьего. Однако!
— Шурик, милый, я так волновалась, — всхлипывала она, прижимаясь ко мне грудью. — Я знаю, что у мужчин свои проблемы, но не оставляй меня надолго, хорошо?
Я гладил Зину по стройной спинке и думал. Что же такого произошло за неполную неделю? Ну да, всего неделю назад она меня вроде как и не замечала. Я был типа источником благоустроенного жилья с функциями производства ремонта. «Святой человек со всеми удобствами». Скандалище какой из-за духов устроила. Теперь — явно что-то не так.
— Шурик, ты, наверное, очень голодный. Давай я тебя покормлю! — спохватилась она, поставила на стол тарелку, схватила половник, начала выгребать им что-то из кастрюльки. Себе насыпала тоже.
Вообще-то пельмени трудно испортить, но у нее это получилось. Есть это холодное варево невозможно было совершенно. Я молча высыпал содержимое обеих тарелок в мусорное ведро, принес из коридора кастрюлю с азу, поставил на плиту. Через пять минут мы уже дружно чавкали, ароматнейшей, остренькой, нежной курятиной в томатном соусе.
— И откуда такое роскошество? — спросила Зина, с сожалением отодвигая чуть ли не вылизанную тарелку. —Тимофеев, говори, откуда курица? Полночи не был дома, шлялся где-то, потом вернулся с целой мордой и целой кастрюлей вкуснятины. Ты что, поменял гуся на курицу? Ты нажаловался молодой любовнице, что я тебя не кормлю совсем? Вот она тебе с собой и завернула. Тимофеев, отвечай! Я ревную! Я не засну сегодня от мыслей. Откуда азу?!
— Можешь считать, от твоих поклонниц из овощного, — сказал я. — Как-нибудь познакомлю. Тебе привет от Николая и с тебя два фото с автографами за азу.
Я широко зевнул, спать реально хотелось.
— Слушай, — уже без всякой грусти сказала Зина. — В воскресенье празднуем новоселье. Тянуть больше нельзя. А что, ремонт мы закончили… Ты закончил, Самоделкин ты мой. Ты кого пригласить хочешь?
Выяснилось, что я хочу пригласить только Шпака и Лопуха. Со скрипом Зина согласилась на Дуба. Но с условием, что я выпрошу у Шпака не только магнитофон, но и камеру. «Такое должно войти в историю». Все остальные гости — десять человек, со стороны Зины. И все из театра сатиры. У нас что, будет дома кабачок? Но где взять столько стульев?
Проснулся я от громкой музыки из-за стены. Пел Высоцкий:
«Если вы в своей квартире.
Лягте на пол. Три-четыре»…
Куда лучше, чем эта утренняя гимнастика под пианино из телевизора, но чего так громко? Шпак решил начать новую жизнь и заниматься по утрам гимнастикой?
Зина запахнулась в халат, сбегала на разведку, то есть — на балкон. Вернулась и сообщила, что Шпаку привезли новую пленку Высоцкого. Записано с оркестром. Качество — высшее. Не может удержаться, перед работой решил послушать.
Зина пошла на кухню и попыталась сварить для меня кофе. Не очень удачно. Пришлось вставать и мыть залитую плиту, варить кофе заново. Зазвонил телефон. Это был Николай Ловчев.
— Александр? Утро доброе. Кто такой Игнатов?
— Да хрен его знает.
— Игнатов Павел Егорович был вчера на приеме у министра машиностроения. По твоему поводу, между прочим.
— А, Егорыч… Это сторож из овощного магазина. Очень упертый мужик. Что ему министр, он до Косыгина дойдет! Ветеран, в разведке служил. Кениг брал. У него, между прочим, «ТТ» именной. От Конева.
— А чего он конкретно хотел?
— Не знаю, очень он за меня проникся. Очень ему Букашечка понравилась.
Подскочила Зина, отняла у меня трубку, потребовала от Николая подтверждения моего ночного алиби. Опять упустила кофе, пришлось снова идти на кухню, снова мыть плиту и собираться на работу.
В овощном я Егорыча уже не застал, вручил девушкам по подписанной фотографии с Зиной. Поблагодарил за азу. Услышал из подсобки знакомое «га». Спросил
— Не надоела ли гусыня? Может и ее пора на азу?