Глава 26. Понедельник — день тяжелый
Зина с утра капризничала. Стонала, что у нее болит голова, что она сейчас умрет. Я сварил ей кофе, подал в постель. Супруга выпила, но продолжала жаловаться. Когда увидела, как я собираюсь на работу, просила не бросать ее при смерти.
Зазвонил телефон. Я поднял трубку. Звонил Николай.
— Спишь?
— Проснулся.
— Ну, давай, подходи к овощному. Ветеран говорит, что пока ты не придешь, не откроет и никуда не поедет. Грозится, что отстреливаться будет. А у него ствол боевой. Чуяло мое сердце, что надо было экспериментальную модель на охраняемую стоянку поставить. Да что теперь говорить… Давай, подходи…
Я ничего и не понял. Ветеран, надо понимать — Егорыч. То есть, чутье его не подвело, и на Букашку было покушение. Надо идти.
Зина сделала вид, что ей совсем плохо, и она умирает. Заявила, что на репетицию не пойдет ни за что. Ни к двенадцати, ни вообще никогда! Что у нее голова сейчас лопнет.
Я сжалился над страдающим существом, выдернул вилку телевизора из розетки, зашел на кухню, налил в бокал на три пальца вискаря. Добавил лимонада. Поставил на столик перед Зиной и сообщил, что труба зовет.
К овощному павильону я добирался чуть ли не бегом. И сразу понял, что произошло ночью. Букашку хотели угнать. Даже не угнать — увезти на погрузчике с лебедкой. Явно импортный эвакуатор был подогнан прямо к корме Букашки и уже прицеплен за трос. Обе двери его были открыты. Под одной из дверей ярко выделялся обведенный мелом силуэт лежавшего человека.
Здесь что, произошло убийство? Вполне возможно, рядом с инвалидкой Егорыча стояла белая буханка скорой помощи, а напротив дверей павильона — желто-синий милицейский «Бобик» с мигалкой. Чуть поодаль я заметил знакомую серую «Волгу».
Вокруг места происшествия собралась уже приличная толпа зевак, внутри милицейского оцепления ходили люди в форме и по гражданке. Рассматривали, записывали, фотографировали. Особо тщательно — пистолет, лежавший рядом с начерченным силуэтом.
— Явился? — кивком поприветствовал меня Николай. — Ну вот, смотри, любуйся на дела рук своих.
— Своих? — не понял я.
— А то чьих же? Думаешь, я не догадался, кто деда электрической фигней вооружил? До сих пор шея помнит, — и Николай похлопал себя по шее, куда я недавно его поразил шокером. — Пойдем-ка.
Наперерез нам двинулся усатый старшина в белых крагах. Николай светанул корками, старшина вытянулся и отдал честь.
Мы подошли к кабине эвакуатора.
— Видал? — указал на стекло Николай.
На заднем стекле машины четко выделялось пулевое отверстие, от которого в стороны шли похожие на паутинки трещины.
— Это что, Егорыч? — спросил я, хотя мог бы и не спрашивать.
— Лютый дед! — кивнул Николай. — Уважаю. Однако, сопротивление милиции, захват заложников…
— Заложников?!
— Продавщицы. Он их не выпускает.
— А это? — указал я на выведенный мелом силуэт. — Труп?
— Нет еще. Но когда скорая приехала, был в полном отрубе.
— А зачем мелом обвели?
— Да фильмов забугорных насмотрелись, пинкертоны.
Милицейская УАЗка с открытыми дверями стояла прямо напротив входа в магазин. За дверями машины прятались два милиционера с автоматами и внимательно смотрели на павильон. На закрытой двери магазина висела табличка «Технический перерыв». В верхней части двери имелось еще одно отверстие от пули.
Я посмотрел на Николая, тот кивнул, мол, что я тебе говорил — лютый дед!
— Павел Егорович, — крикнул Николай в сторону двери, сложив руки рупором. — Здесь Тимофеев. Может, теперь поговорим?
— Саша, ты? — раздалось из-за двери.
— Я, Пал Егорыч. Можете открывать. Этот человек… со мной, в общем.
— В звании каком?
Я посмотрел на Ловчева. Тот кивнул.
— Майор, — крикнул я, подошел к самой двери и добавил в щелочку, — комитет государственной безопасности.
— Хорошо. Оксанка, открой.
Звякнул запор. Оксанка пропустила нас в магазин и тут же заперла дверь снова. Испуганной заложницей она совсем не выглядела, на Николая посмотрела с женским интересом. Сам Егорыч сидел на стуле у прилавка, около него стояла гусыня и ластилась под руку.
Николай уважительно посмотрел на орденские планки на пиджаке ветерана, потом не без опаски на пистолет в его руках. Но Егорыч положил его на прилавок, протянул Николаю ручку и листок в клеточку из известной мне тетрадки, и сказал:
— Документ предъяви и протокол о добровольной сдаче оружия пиши.