— Для увеселения уважаемой публики! По многочисленным просьбам друзей, которым я не в силах отказать! Наилюбимейшая в этом благословенном краю баллада о наиславнейшем и наисильнейшем его хозяине! Ита-ак, баллада про…
— Копьё! — заорали и загрохотали ногами о пол поклонники песельника.
— Баллада про копьё! — тряхнул вихрастой головой бард и ударил по струнам.
У барона Хонгескъё
Было длинное копьё.
Тыкал он своим копьем
Утром, вечером и днем!
О-ой-ё, о-ой-ё,
Было длинное копье! — заполошенно заорали подвыпившие посетители. Песня им явно пришлась по нраву. А зловредный певец тем временем под хихиканье девиц продолжил.
У барона Фаннегарда
Был кинжал совсем без гарды.
И по саму рукоять
Он любил его вставлять.
И опя-ать, и опя-ать
Он любил его вставля-ать!
От великого испуга
Померла его супруга,
Лишь несчастный Хонгескъё
Показал свое копье.
О-ой-ё, о-ой-ё,
Показал он ей копьё-о-о! — волчьим воем тянули подпевалы.
Трактир содрогался от хохота. Астид и сам усмехнулся, поняв, о каком «оружии» идет речь.
А супружница вторая
Говорила, помирая:
«Ты бы, милый муженек,
Свой кинжал чуть-чуть усек!»
Эх, ёк-макарёк,
Очень пылкий муженек!
И у третьей, у эльфийки
Ножны были невелики.
Потерпела-потерпела,
Да и тоже околела!
Было дело, было дело-о,
Три супруги околело-о! — надрывали глотки любители скабрезных песенок, чуть не валясь под столы от смеха и хмеля.
А несчастный Хонгескъё
Заточил свое копье,
Да в четвертый раз женился,
И в счастливца превратился!
Любит дама Хонгескъё
Фаннегардово копье!
Народилась из копья
преогромная семья!
А счастливый Фаннегард
Этой штуке очень рад.
У любимых сыновей
Копья будут поострей!
Ей-ей, ей-ей,
Копья будут поострей! — с залихватским переливчатым посвистом разнеслось под потолком.
И сказал тут Хонгескъё:
«У кого длинней копье,
Тот наследник мне и есть,
Кто поддержит нашу честь!»
Что есть, то есть -
Поддержи отцову честь! — грохнули раззадорившиеся выпивохи кружками о стол.
И пока точил старшой,
Наконечник свой большой,
Средний бабу умыкнул,
И копье свое воткнул!
Вот потеха — так потеха!
Младший старшего объехал!
Уши закладывало от людского гогота. Астид видел, как, отставив кружку, сжал кулаки незнакомец в капюшоне.
— Ах, ты, мразь подзаборная, — громко произнес он, поднимаясь со своего места и направляясь к шалому певцу. — Кто тебя надоумил этот пасквиль тут горланить?
Отшвырнув с дороги пару пьяниц, незнакомец приблизился к певуну, и, вырвав у него из рук лютню, с остервенением расколотил её об пол.
— Ты чего-о сделал?! — взвизгнув, соскочил со стола бард.
Сзади на незнакомца навалилась пара крепких парней. Но он шустро вывернулся из их рук, оставив в чужих пальцах свой плащ.
— Ваша милость, — охнул кто-то. Народ попятился в стороны, иные кланялись, кто-то благоразумно вышмыгнул прочь из кабака. Приложившие руки к благородному телу тоже отступили подальше, опасливо переглядываясь.
Астид пересел левее, разглядывая незнакомца, представшего во всей своей красе — без преувеличения. Рассерженное лицо с тонкими, правильными чертами было безукоризненно красивым. Волнистые, густые, пшеничного цвета волосы рассыпались по плечам. Серые глаза яростно горели, а губы возмущенно кривились.
— Никак, кинжальчик свой поточить пришли, Ваша милость? — не унимался хмельной певец, видимо, узнав незнакомца.
В зале засмеялись — первоначальный испуг у полупьяной публики прошел. Красавчик пошел красными пятнами.
— Мер-рзавец. Твое место в веревочной петле, а не в этом зале.
— Ваше место тоже не здесь, молодой барон, — ухмыльнулся певун. — Вот только оно теперь другим занято. Теплое, мягкое, мокренькое, уютное местечко!
То, что произошло в следующее мгновение, привело Астида в величайшее изумление, а окружающих — в ужас. Первенец семьи Хонгескъё — Астид давно понял, что это был именно Иннегард — резким движением выбросил в сторону певца ладонь, с неё сорвался вихрящийся ком яркого пламени и, достигнув шалого певца, окутал его гудящим столбом. Несколько секунд жуткий крик бил по ушным перепонкам замерших в ступоре посетителей, а потом прогоревший до костей труп рухнул на пол, вызвав всеобщую панику. Люди, обезумев, рвались на улицу сквозь окна и двери, толкая и расшвыривая друг друга. Пламя, расправившись с певцом, перекинулось на стены и мебель, устремилось вверх, слизывая занавески и скатерти, разгораясь все сильнее, быстро распространяясь по всему дому.