– Вон та черненькая – настоящий огонь! А блондинка – искусница по части ласк! – хрипло нахваливает она. – Да и на цене сойдемся, милок.
Невольно смотрю на девушек. Одна из них настолько худая, что можно пересчитать выпуклые спицы ребер. Другая же – обладательница пышных форм – явно не в моем вкусе. Ее искусственная грудь смотрится слишком идеально.
Еще одна так ловко забирается на шест, что невольно удивляешься. Уж не знаю почему, но в ней нет ни капли эротизма. Присутствует что-то обезьянье. Конечно, эта сверхгибкость впечатляет, но меня никогда не заводили макаки.
– Спасибо, – говорю я, – пожалуй, нужно еще выпить.
Макс, поддерживая меня, улыбается во весь рот и бормочет что-то похожее.
Губы мощной Мамы расплываются в любезнейшей из улыбок:
– Хорошо, если надумаете, я недалеко, – она указывает рукой на темный угол в глубине бара. Мягкой походкой удаляется, но, свернув на полпути к своему месту, подсаживается к другому столику. Видимо, с тем же предложением.
– Удивительные существа – женщины, – продолжает Макс.
Сегодня приятелю нужно выговориться. Моё дело – слушать. Затягиваюсь кальяном – во рту мягко разливается яблочно-ментоловый вкус, в голове царит удивительная легкость. Всё не так уж плохо. Внимательно наблюдаю за действиями на сцене и иногда поглядываю на друга, чтобы не казаться совсем уж безучастным.
– Идеальная женщина, – напоминает он. – Глаза, конечно же, умные и все понимающие, прощающие все грехи, обещающие больше, чем любое из тех жалких наслаждений, которые ты испытывал до встречи с ней. Гармоничная внешность и душа развратной шлюхи, перевоплощающейся при случае в нежную мать. Ты понимаешь, о ком я?
Девушки танцуют как-то вяло и совсем без желания, только та обезьянка-худышка все скачет с шеста на шест. Поворачиваю голову к Максу, спрашиваю:
– О ком ты? – просто потому, что нужно что-то спросить.
Липкая поверхность стола. Молоденькая девушка приносит напитки и, улыбаясь краем губ, ставит перед нами. Покрытой толстым слоем волос ручищей друг загребает миниатюрную стопку с липкой поверхности стола и быстро опрокидывает себе в глотку.
– Лилит, – на одном дыхании произносит Макс и делает манящий жест официантке.
– Кто это? – без особого интереса осведомляюсь я.
– Как? Не знаешь? – удивляется он и всплескивает руками так эмоционально, что стакан с пойлом падает и разбивается.
По-моему растерянному виду можно без труда определить: да, не знаю.
Макс смотрит на ловкую, но не сексуальную стриптизершу, затем поворачивается ко мне и делает широкий жест руками. Начинается бешеное вращение глаз. Наконец он успокаивается и с явным удовольствием начинает свой рассказ. Макс растягивает слова, смакуя каждое из них.
– Из темноты ночной выходит Лилит – первая жена Адама. Женщина, которая между ролями верной любовницы и супруги выбрала свободу. Первое упоминание – пролог вавилонской эпопеи «Гильгамеш». Представляешь, как это давно было?
Друг явно выпил лишнего, раз его понесло с такой силой. Впрочем, с ним это бывает. Послушаю, пожалуй, немного, возможно, он расскажет что-то и впрямь интересное. В любом случае нужно хотя бы не казаться безразличным сухарем к его воодушевленной пьяной болтовне. Напрягаю слух, поворачиваю голову к Максу. Ему это нравится, приятель хватает стакан с пивом, отпивает половину и продолжает с большим энтузиазмом:
– У нее нет души – того светлого, что делает женщину женщиной. Лилит не захотела покоряться, вместо этого решила улететь от второго после Бога – заместителя Главного в райском саду – от Адама. Свободное от всего существо – дьяволица, повинующаяся главному древнему инстинкту.
Стакан пуст, взамен пива приятелю приносят водку. Он быстро опустошает стопку и прежде, чем официантка уходит, просит еще.
Молоденькая девушка смотрит на меня вопросительно. Мне кажется, в ее глазах мелькает капля сострадания. Максу явно нехорошо, и она это видит. Удивительно, что в стрип-бар нанимаются настолько сентиментальные девочки. Ей должно быть все равно, кто и сколько пьет, как выглядит и что говорит.
– Неси, милая, не жалей, – рокочет пьяный Макс и с силой шлепает девочку по крепкому заду. Она обиженно дует губы и уходит.
Никаких нервных смешков или грубых шуточек в ответ. «Новенькая, наверное», – заключаю я.
Будто читая мои мысли, друг произносит:
– Ничего, скоро привыкнет. Так вот, не будем отвлекаться по пустякам… – спокойно произносят его блестящие, будто напомаженные губы. – Мы говорили о времени… той точке в истории, когда эта вселенская зараза начала распространяться. Женщина – дьяволица, безжалостная и сексапильная… Есть еще нежная Ева – спокойная и молчаливая рабыня, рожавшая без остановок отпрысков мужу, чье сердце было отдано явно не ей. Несчастная простушка, которая вынуждена была наблюдать, как ее детишки вырастают и спят друг с дружкой, что, к слову сказать, по Библии запрещено. Наблюдающая, как на молодой земле резвятся братья и перерезают друг друга, будто лишних котят. Если бы Ева знала, к чему заведет ее желание угодить Адаму, пожалуй, она бы наложила на себя руки, – говорит Макс и вздыхает. Его глаза косятся в сторону, а губы растягиваются в улыбке. Две жирные намасленные лепешки раскрываются и обнажают зубы.