Гэйелд вдруг поднял руку и прикоснулся к щеке сестры. Та стояла, как статуя, неподвижно и молчаливо глядя в пол. На мою шебутную сестричку эта взрослая женщина с мёртвым взглядом была совсем не похожа!
— Ну, что ж… Выздоравливай, Айо! А через три дня за тобой приедет герцог Кольфеной Томарик и заберёт тебя!
— Нет, Гэйелд! Нет!
— Что такое, Айо? — остановился колдун на пороге, а его длинные волосы взметнулись чёрной волной.
— Не отдавайте меня ему! Пожалуйста! Я хочу вернуться домой!
Гэйелд опять подошёл ко мне, наклонился и крепко схватил за подбородок, заставив глядеть к себе в глаза. Его взгляд прожигал меня, пугая.
— Ты забыла, Избранница Вена, что Вензос живёт по своим законам! Если бы ты оказалась тенни кого угодно, хоть самого короля Винцера Пятого, правителя Грельдии, то я бы уже сегодня отправил тебя в Аданию… Но ты — кашани… Да ещё моего врага, с которым у нас идёт необъявленная война… Не собираюсь из-за бабы терять своих послушников…
Он резко отпустил моё лицо, а я, наконец, выдохнула, поняв, что всё это время не дышала.
— Ты поедешь с ним, остальное — твои проблемы… Если решишь сбежать, мои люди тебе препятствовать не будут! — опять жёстская усмешка искривила его губы, и он вышел.
— Зря ты так, Айо, — тихо проговорила Милада. — Быть кашани — благо и высшая честь, дарованная единицам… Только кашани имеют силу управлять своим мужчиной… Остальные же только подчиняются…
— Как ты, Милада? — спросила я в лоб. Сейчас, когда меня поставили перед фактом, что вернут обратно герцогу, я деликатничать больше не хотела!
— Да, как я и все остальные в Вензосе… Это — мир мужчин, а мы, женщины, всего лишь воск в их руках…
— Что, неужели жалеешь, что не послушалась меня и сбежала с ним? — показала я на дверь.
— Жалею… Но обратной дороги нет!
— Есть, Милада! Давай вернёмся!
— Помолчи, Айо! Просто помолчи… — сестра вдруг запалакала, тихо так, беззвучно. — Я не могу уже… Вот!
И она показала пальцем на свой живот.
— Ты — беременна?
— Да… Если я попытаюсь хотя бы совершить попытку побега, то Гэйелд отберёт моего ребёнка, а меня посадит в подземелье на всю оставшуюся жизнь…
Моё сердце получило укол. Я сама чуть не заплакала! Подошла к Миладе и обняла её.
— Ну, что мы всё о грустном… Как там мама и отец? Не сильно скучают по мне? Как ты решилась отправиться сюда?
— Мама умерла, — выпустила я Миладу из объятий, — из-за твоего побега… А я хотела притащить тебя за волосы домой, к отцу, да вот… Вляпалась сама!
— Гэйелд говорил мне… А я не верила, дура! — Милада вдруг громко разрыдалась. И тут открылась дверь и в комнату вошла женщина примерно моего возраста, симпатичная, в богато украшеном одеянии, с украшениями на шее и пальцах.
— Что ты сказала ей, чужачка? Миладе нельзя волноваться! Так и знала, что нельзя разрешать тебе ухаживать за больной! — обратилась она сначала ко мне, а потом к Миладе, хватая её за руки и усаживая на кресло. А я поняла, что мне стоило промолчать про маму! Но тяжёлый разговор с Гэйелдом, да и моё плохое самочувствие заставили мои мозги отказаться от работы: я ляпнула это, не подумав, что может быть с беременной сестрой от такой новости!
— Простите, я не подумала…
— Не подумала она! Я пришлю тебе сиделку, а Милада пойдёт сейчас отдыхать, верно, дорогая? — заботливо поинтересовалась она у сестры.
— Да, Северис, конечно, но можно я попрощаюсь с Айо? Обещаю, что больше плакать не стану! — моляще заговорила Милада.
— Ну, ладно! Две минуты я буду ждать бебя в коридоре, а потом опять войду! — и женщина вышла.
— Кто это?
— Это тенни Гэйелда… Первая жена…
— А какая ты? По счёту… — в моём голосе прорезался металл: я ведь слышала про сектантские гаремы!
— Пятая…
— Поздравляю!
Сестра вдруг вскочила из своего кресла, куда её усадила "заботливая" Северис.
— Ничего ты не знаешь о нас! О нашей… жизни! Не смей судить по законам Адании то, что здесь происходит! — и она выскочила из комнаты.
Бедная глупая сестрёнка! Вот ты и получила любовь всей своей жизни, сбежав с незнакомцем в другой мир! Теперь твоя судьба — гарем, где ты даже не первая жена…
Мне оставалось только лечь спать, больше не реагируя на входящих ко мне женщин, поправляющих моё одеяло и относящих горшок с мочой куда-то.
Утром первой, кого я увидела, оказалась Северис.
— Проснулась, чужачка?
— Доброе утро, — не стала я ругаться с хозяйкой данного места.