I
"Хорошо бродить по свету, с карамелькой за щекой..2."- именно эти строки детской песенки поросенка Фунтика припомнились мне, когда мы с бабушкой ехали в пригородном автобусе дождливым, июльским утром. Я сидела у окна, жевала конфету, и все вокруг казалось частью большого приключения. С одной стороны, это было правдой, ведь прежде я не покидала пределов поселка, в котором жила. Но неделю назад на семейном совете было решено отправить меня на недельку-другую в деревню, в оздоровительных целях. Свежий воздух, парное молоко, фрукты и овощи из своего огорода - чем не детский санаторий под бдительным присмотром бабули?
Дорога вилась серой змейкой. За окном мелькали зеленые островки ивы, голубые ленты маленьких речушек, а на небе, среди свинцово-серых туч то и дело сверкали вспышки молний. Вдали глухо рокотал гром. Мне было жутко и интересно одновременно. Приникнув к оконному стеклу, я читала названия остановок и дорожных указателей. Название деревни "Шелокша" почему-то напоминало толстую, румяную тетку, подозрительно похожую на нашу соседку бабу Катю. Село "Безводное" чудилось мне чем-то величественным и грозным, а от указателей "р. Старая Кудьма" и "Ключищи" и вовсе веяло мистической жутью. Мигом мне представилась кривая, безобразная старуха, потрясающая связкой ржавых, старинных ключей. Из мира фантазий и ассоциаций меня выдернула бабушка, бесцеремонно толкнув в бок, мол - пора, а то свою остановку проедем! Подхватив две большие сумки, бабушка направилась к выходу. Я держалась рядом, и поглядывая вперед, старалась различить очертания остановки сквозь мокрое стекло.
Автобус притормозил, и спустя мгновение мы уже стояли возле покосившегося дорожного указателя с надписью: д. Ледяная.
"Баб, а почему Ледяная?"- спросила я, дивясь такому необычному названию.
"Ручьев здесь полно, и маленьких, и больших. Да еще подземных ключей. Знаешь, с какой силой бьют! Ледяные, или, как раньше говорили- студеные. Вот тебе и разгадка."- пояснила бабушка, раскрывая мой маленький, детский зонтик. Так мы и отправились в путь: я под зонтом радужной расцветки, с рюкзаком за спиной, а она в дождевике, с сумками в руках.
Сама деревня располагалась на горе, и если бы не туман, то нам с высоты открылся бы замечательный вид- зеленые поля, поросшие отдельными островками леса, блестящая лента реки, и ручьи, коих было не счесть здесь. Почему-то это место мне сразу понравилось; казалось, в нем царила умиротворяющая атмосфера чего-то близкого, родного. Дорога то петляла и раздваивалась, то сужалась до маленькой тропки. Бабушке трудно давался подъем; несколько раз мы останавливались, что бы передохнуть. Пользуясь этой свободной минуткой, я собрала букет полевых цветов из клевера, ромашек и васильков.
Наконец, сквозь белую пелену дождя, неподалеку стали видны разноцветные строения. Маленькие, приземистые домишки соседствовали с помпезными, трехэтажными коттеджами, у ворот которых стояли дорогие иномарки. Я засмотрелась на небольшой особнячок, который был последним в своем ряду. Бросалось в глаза его пестрое убранство: кованые перила лестниц, витиеватый узор которых был позолочен, огромные, каменные колонны высокого крыльца, красная черепица крыши. Через двор, довольно грязный и неухоженный, тянулась бельевая веревка с висящим на ней мятым, неопрятным бельем. Из глубины дома глухо звучал собачий лай. Апофеозом этой фантасмагории был флюгер на самой высокой и острой точке башенки, взметнувшейся вверх. Я смотрела на флажок и не верила своим глазам: казалось, что в серое, неприветливое небо взмыла ведьма на старой, потрепанной метле. Настоящая, крючконосая, в остроконечной шляпе! Ветер менял направление флюгера, и каждый раз мне чудилось, что колдунья неспешно кружит над огненно-красной крышей.
А в единственное окно той самой башенки кто-то глядел. Присмотревшись, я увидела смуглую, черноволосую девчонку. Она сидела на подоконнике, и должно быть, давно следила за нами из своего тайного убежища. Заметив, что я наблюдаю за нею, она было хотела убежать, но любопытство взяло вверх, и девочка робко помахала мне своей маленькой, худой ручонкой.
Бабушка неодобрительно покачала головой, и, схватив меня за руку, силой поволокла прочь от этого дома.
"Цыгане! И здесь они!.."- ругалась она, по-прежнему не отпуская моей руки.
Цыгане были неведомым народом для меня. Они обитали в сумеречных сказках, в напутствиях мамы перед сном: "Не шали, а то цыгане приснятся..." Это и пугало, и завораживало. Всегда в таких случаях мне представлялся образ страшного мужика с огромным мешком за спиной, в который он сажал невоспитанных, шкодливых детей. Этот персонаж навевал на меня мистический ужас. Вот и сейчас щемящее чувство страха вытеснило всю мою былую радость. Пройдя немного вперед, я обернулась. В окне уже никого не было. Наваждение сгинуло, как будто бы и не бывало, и я с легким сердцем зашагала дальше.