Погода стояла тихая, лишь только свежий, легкий ветерок качал заросли малины у забора. Где-то рядом стрекотали сверчки. Был один из чудных летних вечеров, навивающих умиротворение и сон. Мы было собрались расходиться, но внезапно идиллическую вечернюю тишину нарушили громкие крики и смех, раздавшиеся где-то рядом. Подбежав к забору, я увидела, как вдоль домов с горки спускается целая гурьба пестро одетых женщин. Они громко переговаривались между собой на неизвестном мне языке, в котором, однако, я различала и отдельные русские слова. Мелькали широкие, длинные юбки всех цветов радуги. Все женщины были очень молодыми, смуглыми, черноволосыми. Каждая несла в руках медный таз и сумку, из которой торчали банные веники. Приникнув к забору, я рассматривала этот загадочный народ. Одна из девушек, самая яркая и приметная среди всей компании, заметила, как я таращусь на них, и подойдя поближе, крикнула в мою сторону странные слова:
"-Эй, гаджо!3 Со ту камэс?4- и тут же захохотала, сверкнув белоснежными зубами. Остальные тоже посмеивались, хитро переглядываясь между собой.
В эту же минуту меня сердито окликнула бабушка, велев идти в дом. Я, сделав вид, что подчинилась, спряталась за крыльцом, что бы подслушивать.
- Вот наглая девка!- возмущенно воскликнула баба Валя, потрясая кулаком куда-то вдаль. Марья Петровна молчала, неодобрительно качая головой. Разноцветная компания была уже далеко, но до нас долетали обрывки разговора и смеха. Мне стало не по себе. Вспомнился странный цыганский дом на краю деревни, девчушка в окошке башенки, махавшая мне рукой. Что-то подсказывало мне, что скоро я снова ее увижу...
II
Мое предчувствие оправдалось через несколько дней. Была невыносимая жара; солнце стояло в зените. Я играла в палисаднике под окнами дома. Огромный куст сирени одновременно был защитой от пекла и импровизированным шалашом: сквозь его ветви я видела улицу и прохожих, оставаясь при этом в укрытии. Про себя я называла это место "наблюдательным постом". Стремясь скрыться от летней духоты, соседи прятались по домам. Улица была пуста. Мне было жарко и скучно. Уже несколько дней мне безумно хотелось назад, в город. Там был дом, любимые книги и друзья. Здесь же, под неусыпным контролем бабушки, из развлечений был сбор колорадского жука на бескрайних просторах усада, да телевизор, транслирующий два канала при условии хорошей погоды и отсутствии ветра. Предавшись мрачным мыслям, я не сразу увидела, как кто-то бесшумно крался вдоль нашего забора. Затаившись, я наблюдала из своего убежища. Вот отворилась калитка, и я замерла от неожиданности: крадучись и озираясь, в огород вошла цыганка, та самая, крикнувшая мне что-то на своем языке. Я сразу узнала ее, хотя сейчас она выглядела иначе: черные, блестящие волосы были собраны в тугой пучок, украшенный пестрой лентой, а платье было оранжевым, с рисунком в виде роз. Ступая босиком, на цыпочках, она направилась к крыльцу дома. Я последовала за ней, и, выглядывая из-за угла, увидела, как цыганка пытается открыть дверь, шаря в замочной скважине тонкой железякой.
Меня охватила паника. Что делать? Бабушки нет дома: еще с утра она в гостях у Марьи Петровны. Пока я бегу к соседям, цыганка вынесет все ценное и безнаказанно скроется. Я снова выглянула из-за угла: она нервно копалась с замком, стараясь открыть его.
"Была не была"- решила я, и завопила что есть мочи:
- Бабушка! бабушка! Нас грабят! Бабушка, помоги!
Раздался бряцающий, звенящий звук: это цыганка от неожиданности уронила на крыльцо свою отмычку. Не разбирая дороги, она бросилась бежать по направлению к калитке, но я оказалась быстрее, захлопнув ее перед самым носом воровки. Бросив на меня взгляд, полный ненависти, цыганка, сверкая грязными пятками, побежала за дом, намереваясь уйти через усад. Через дорогу ко мне уже неслась бабушка, а вслед за ней, прихрамывая, шагала Марья Петровна.
- Баб, она на усад побежала!- во весь голос закричала я, отпирая калитку. Сердце отчаянно застучало, когда я увидела, как бабушка, схватив садовую лопату, по пятам следовала за цыганкой. Та удирала меж картофельных кустов; ее одеяние маячило яркой, движущейся точкой. Увидев, как в нашу сторону бежит муж Марьи Петровны, дядя Миша, с двустволкой в руках, я испугалась еще больше. Преследователи скрылись из виду, и на несколько минут шум погони стих. Я стояла у бочки с водой, боясь сдвинуться с места. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем в огороде показалась необычная компания: впереди, тяжело дыша и пыхтя, шла бабушка с лопатой в руках, за ней дядя Миша, тащивший за руку упирающуюся цыганку, а сзади хромала Марья Петровна, то и дело растирая пальцами больное колено.